– Правильно, только за маленьким уточнением. – Оскал юноши заставил седого матёрого мужика замереть. – Опиум, – выделил тот интонацией это слово, – должен быть немедленно уничтожен. Для его искоренения нельзя останавливаться ни перед чем.

А материться было с чего – наркотики. И не важно, чей там был след – британский или сами ханьцы решили, мол, чем мы хуже? Главное, с этой заразой следовало кончать. Мелехов, кстати, вычислил мелкого чинушу, что прикрывал глаза на проделки одного китайского торговца. Молодой человек только прибыл сюда и, оглядевшись, решил заработать. Причём резко и не особо утруждаясь. Привлечь его было весьма проблематично, скользок был, гад, но юридическая ловкость не спасает от хорошего ножа. Правда, этот организм ещё бегал и дышал воздухом, посещал бордели с китаянками (дешевле потому что), но «острая» акция уже была запущена. Да, это вопиющее нарушение законов империи, но по-другому было никак. Был бы более умным и менее жадным, завербовали бы, и вся недолга, а так проще в расход списать, очень ненадёжен.

– Ну, вот и управились, родимые, Григорий Иванович, а может, к чертям их всех? Злопамятные сволочи.

– Нет, вашбродь, тут нужно, чтобы все видели именно живых, или живого, – тут же поправился он.

Вообще-то в словах подпоручика смысл был, и не маленький. Китайцы весьма изобретательны и, вероятно, захотят отомстить. Тут другое было – суд и приговор, тогда до всех дойдёт простая мысль: есть то, за что вешают прямо сразу. Без различий в чинах и званиях. Только тогда сюда перестанут лезть. Хотя одиночки и малые банды промышлять опиумом и марафетом не перестанут.

– Как знаешь. – И Владимир прильнул к ружью…

Поймав в прицеле нужного китайца, он с мальчишеским восторгом радовался такому подарку, презентованному ему Митрохиным. Когда ротмистр открыл крышку из красного дерева, то первое, что испытал Владимир, было удивление. Нет, догадаться, для чего служит прекрасно сделанный ларец, не сложно, но когда на красном бархате он увидел карабин Манлихера с оптическим прицелом, то его глаза превратились в плошки. Илья Иванович после долго хохотал. Владимир, правда, не обижался, признавая, что подумал о Холанд & Холанд или о Перде. Изделие австрийского оружейника хорошо сидело в руках, по точности с двухсот шагов Владимир спокойно сшибал коробок спичек. А идеально пригнанный затвор и спусковой механизм дополнялся великолепной ложей из тёмного ореха. На вопрос, как он попал к ротмистру, тот рассказал кое-что из местных реалий.

Созданный ещё отцом отряд китайцев после завершения боёв на «маньчжурке» стал мечтой для многих местных, причём не только христиан. Это армию презирали и считали прибежищем для неудачников, отряд же лёгкой пехоты жандармов (да-да, именно так!) очень котировался. С ним вровень шёл отдельный батальон жандармских стрелков правителя Гирина, но это так, к слову. Во-первых, служили в нём отнюдь не крестьяне, а третьи и четвёртые сыновья купцов. Парни были образованные и повидали мир, были прекрасно мотивированы. Снабжение, которое осуществляли мы, даже близко не стояло с китайским. Вдобавок отцы семейств сами подкидывали и деньжат, а то и просто продукты и фураж. А потому проблем с питанием не было. Гоняли они шайки хунхузов и остатки ихэтуаней, причём последние весьма досаждали их семьям, мешая вести дела, потому работали по ним с огоньком. Во-вторых, трофеи: тут принцип «что в бою взято – то свято» весьма понравился личному составу. Соответственно, на руки им попадали весьма неплохие суммы: ценностей, растащенных во время восстания, ещё хватало. Как результат, даже рядовые в самых смелых мечтах не могли себе представить, что в конце службы у них хватит средств купить харчевню или даже гостиницу. А поскольку по всем традициям начальству следует подносить (причём без привязки ко времени и государству, просто порядок такой), то вскоре ротмистр был буквально завален различными дорогими и подчас редкими вещами.