Удержалась, не выплеснула ярость из переполненных глаз. Молнии пляшут в свинцовых облаках, молнии ждут…

— Я заместитель епископа. — Улыбка должностная, юридическое растяжение губ. — Если благородный муж очень торопится, то я могу провести суд… или отлучить от Причастия всякого, кто посмеет присвоить право церкви.

Молчание. Только прошуршали рыцарей мечи, вползая обратно в ножны. Взгляд командующего сверлил… как камень щепкой.

— Сиятельный Эдгар, не делай вид, что не понимаешь. За ночь ты латынь не забыл.

Сиятельный только зубами скрипнул. В глазах тлело — птиц в полете жарить. Вот только от этого взгляда ни холодно, ни жарко. Так, верно, себя чувствуют мученики. Хотя нет, им еще и хорошо.

— Я могу попросить великолепную… Немайн, — великолепная выше чем сиятельный… поймет? Понял, славно, — перевести мои слова всем, кто не владеет латынью. А понял их не только ты. Здешняя разговорная латынь ближе к церковной, чем к вульгарной, а я старался говорить попроще…

— Хорошо. Суд. Здесь. Сейчас. — Сэр Эдгар плюнул словами. В глазах августы полыхнули далекие сполохи грозы. Она наклонила голову. Не склонила. Только кивнула. Чуть-чуть. И снова пришло узнавание незнакомого, яркое, цветное, пьяное, знакомое и пыльное, как старый свиток, как молодость старика, как будто скромный священник с Сицилии мог жить во времена героев Эллады…

— Не дави на церковь, сын мой, — укоротить, сдержать, успокоить, дать время на раздумья, — это… нехорошо. Но я уступаю, опасаясь ненужного кровопролития. Заседание начнем через час. Стороны выступают без консультации и советчиков. Протокол веду я. Подписывают свидетели от клана великолепной и ты. А теперь мне нужно помолиться, привести мысли в порядок и вспомнить процедуру.

Бухнулся на колени и зашептал под нос, перебирая четки. По длинному кругу из малых бусинок.

— Час. — Сэр Эдгар поднял голову к светлому пятну в облаках. — Пусть будет час. И если меня не устроит приговор, то вполне устроит и отлучение.

Викарий его не слышал. Он вовсе ушел из тварного мира куда-то вниз. На час. Который мог отмерить по числу прочитанных "Ave Maria" куда точнее, чем прочие — по солнцу.

Часа не прошло — викарий молился, ему не смели мешать — а от репутации сэра Эдгара мало что уцелело. Потому как в лагерь привезли сэра Кэррадока. Слегка контуженного, украшенного здоровенным синяком на лбу, и не только, едва пришедшего в сознание. Но вполне живого. Рыцарь поминал скачку вдогон за товарищами, темень, забытый незапаленный факел, голову, и по общему пониманию, еще не соображал. Нашли его в половине римской мили от леса, под раскидистым вязом. Ветку которого он и поймал лбом. Выходило, все, кто говорил, что рыцарь с ними ворвался в лес, лгали. Не по злому умыслу. Им так показалось. Словно глаза отвели, только наоборот…