Немайн, выходя на ловлю привидений, вела себя беспечно. Может быть, оттого, что суметь оставить дитя — хоть и на время — было оглушающей, сияющей победой над собой? На фоне которой сумрачного настроения провожающих Клирик попросту не заметил. Как и того, что викарий перекрестил Немайн в спину. А Эгиль тайком утер скупую мужскую слезу. Вели они себя точно техники, провожающие летчика в бой. Мол, помочь ничем больше не можем. Но постарайся вернуться назад. И если бы Немайн не скатилась на другую сторону холма, к морю, во второй раз никуда не отпустили.

Викинги, кстати, собирались пойти с богиней, — но тут она им сообщила, что физическая сила будет бесполезна. И оставила в лагере…

Клирик продолжал рассуждать — толку не было. Зато изнутри угрызало. Принялся копаться в себе. Оказалось, стыд. За трусость, за девичью плаксивость. И за то, что оставила ребеночка! Пусть с Анной и с родной матерью — но мало ли что… И если второе можно было пропустить по части женской физиологии, третье — сидовской, то первое попросту не имело объяснения. Особенно после боя с викингами. Тогда он полез против топора — а это страшно. По описаниям и по обморочным видениям. Наяву же было совершенно безразлично. Присутствовало теоретическое ощущение, что могут при неудаче и убить. И, наверное, убьют. Чего не хотелось. Тоже теоретически — шансы-то не считались и даже не чувствовались.

Теперь же от короткого взгляда в сторону вершины живот прихватывало. Немайн скрипнула зубами. Подобрала рясу повыше. И начала восхождение.

В конце концов, ее прихватили врасплох. Второй раз не выйдет! А если и получится точно так же, наблюдения будут не заполошными, а рациональными. Может, удастся понять, что там происходит, наверху. А заодно восстановить самоуважение.

На этот раз сиду накрыло на первых шагах. У самой подошвы. Ноги подкосились, но руки судорожно вцепились в желто-зеленый летний дерн. По глазам полоснуло темными пятнами. По печенкам-селезенкам пробежал холодок. Но уже через минуту сердце Немайн стучало ровно. Животный ужас отступил.

— Это малый сабантуй, — сообщила «барабашке» Немайн. — Это даже разочаровывает. Посмотрим, на что ты еще способен, "братец".

Встала. Вытерла перепачканные в коричневой влажной земле перчатки о рясу. Вырвала длинную метелку какого-то полевого злака, сунула в уголок рта. И не торопясь, словно на прогулке, пошла наверх.

Она проделала больше половины пути, когда душу сжало великанским кулаком. Вершину холма заволокло смертельно холодным туманом, трава под ногами стала седой. Немайн била дрожь. Но на этот раз она даже не упала. А спустя несколько секунд, когда трава снова позеленела, а туман растаял, сделала шаг вперед. Еще. Потом еще. Хотелось бежать к вершине, скорей, скорей, пока не накатило снова. Но было нельзя. Бег — штука динамическая, неустойчивая. И если непонятное навалится до вершины, тогда катиться вниз, как в первый раз. А в то, что его хватит еще на одну попытку восхождения, Клирик не верил.