Сиан этого мало.

— И это все?

— С ним поговорят убедительно, — нажала Нион, которую вдруг расхотелось называть Луковкой. — Этого хватит. Так говорит богиня. Если же ее голоса не послушают, вот тогда мало не будет никому. Потому что ей придется отвлечься от сына. Это после месячной разлуки!

Нион передернуло. Сиан все еще смотрела недоверчиво. Пришлось становиться перед девочкой на колени, в глаза заглядывать.

— Твою сестру раз оторвали от ребенка. Хвикке. И где те Хвикке?

Поняла. Кивнула довольно. Ушла.

Про мидии вспомнили, когда мешки на кухне начали издавать зловоние. Тогда их безо всякого почета и выкинули.

Скрип двери.

Серые глаза — снизу вверх. Опять на полу сидит. Никак не привыкнуть. Новое — старое. Старое — новое. Словно мир наизнанку вывернулся.

— Ну, здравствуй. Ты ведь к нам еще не вернулась. Только к нему.

Кивок. Серые глаза снова смотрят на сына, но, кроме ласки, в них боль. Снова поднялись.

— Прости неблагодарную. Так устроена. А ты у меня теперь одна.

— А сестры?

— Сестры — это сестры. Сегодня здесь, завтра замужем. Свои семьи, свои дети. У учеников — свои школы. Да и маленький вырастет, женится, — улыбка. — А родители остаются. И ждут нас, сколько бы мы не нашкодили.

Глэдис погладила рыжую голову.

— Понимаешь. Вот отчего меня чудо ушастое понимает, а родные дочери — нет?

— А у них своих детей нет пока. Я вот только теперь поняла. Когда сына кормила… Нет, не поняла — вычислила. Поставила себя на твое место, сына, выросшего — вместо себя и сестер, по очереди. Мы дуры, правда?

Глэдис села — не по-старому, обычно — на кровать. Руки сложила на коленях. Устало так… Немайн поняла — для матери месяц назад закончилось главное в жизни счастье. Что бы ни случилось, а лучше уже не бывать. И еще кое-что.

— В доме плохо, да?