– Нет, – сказал Петрик. – Я тебе не верю. Я ятвягам верю. Я верю, что Осетров сам искал деньги, потому и приехал на дачу, чтобы их найти. Думал, что Алена их там припрятала. Потому и приехал. А не для того, чтобы от милиции скрываться. От милиции так не скрываются, а ради бабок он уже женщину убил, значит, он на все пошел бы.

– Вот и не признался, – сказала Лидочка.

– Нет, не верю. Деньги у тебя.

– А может, их Татьяна Иосифовна нашла? – спросила Соня из-за двери.

– Она бы не стала Лидии Кирилловне говорить. Она бы никому не сказала! Она бы уже на дороге в Израиль находилась, кем мне быть!

Гоша засмеялся.

– Гоша, – попросил Петрик, – будь дружок, покажи этой суке все, что ты умеешь делать.

– В Израиль, – повторил Гоша. У него были прижатые к голове уши и подбородок, убегающий, как у Габсбургов. – Петрик, дай мне ее трахнуть, – попросил он, как будто попросил купить мороженого. – Дай я ее потяну!

– Ой, не надо! – испугалась Соня. – Ой, не надо, мальчики!

– А что, – сказал Петрик, – это идея. Давай.

– Не надо! – завизжала Соня.

Петрик, почти не оборачиваясь, – угадал, куда бить, ударил ее в висок. Соня сползла вниз по двери – толстые руки были растопырены, как у старой куклы.

Гоша рванул к себе Лидочку, от него пахло чесноком, он упал на диван, подмял Лидочку и стал рвать на ней свитер – было тяжело, вонюче, нечем дышать… и страшно… Ей хотелось утешить себя, что у него не получится, он не сможет… это все бред, это снится, – но у Гоши были каменные руки – можно было лишь царапать их – трещала материя, и Петрик, она на мгновение, крутя головой, увидела, как он улыбается, глядя вниз, и с удовольствием закуривает…

Лидочка понимала, что она должна успеть все сказать – сказать прежде, чем Гоша изнасилует ее.

– Я скажу! – закричала она.

– Что?

– Пускай он… пускай отпустит.

– Ни хрена! – рявкнул Гоша.

– Я тебе говорю – отпусти!

Но Гоша не слышал – он сражался с одеждой Лидочки и никак не мог все распутать.