– «Кикерики, кикерики, я аллигатор с соседней реки», – сказал я, смеясь. – Не нужно сердиться.

– Кого ничто не сердит, у того нет сердца.

– В вашем возрасте сердце – прежде всего источник инфаркта.

– Ах, чтоб вас, – сказал Аристид Иванович беззлобно, как-то мгновенно выключившись. – Ну ничем скотину не проймёшь. Вы понимаете, что само собой ничто не рассосётся? Мёртвый у порога не стоит, а своё возьмёт.

– Оттерплюсь как-нибудь.

– А другие?

– Это метафизический компост-то?

– Смешно, согласен. Но разве это не ваш бизнес?

– Меня никто не нанимал.

– То есть сейчас вы бегаете с топором по велению души?

– Ну, – сказал я, – так получилось.

Я промахивал мостик, входил под тяжёлую, будто в крепостной стене, арку и попадал в другой мир.

По периметру маленького острова шли старые кирпичные склады и вековые деревья, а центр занимал газон, который по городским меркам был уже не газоном, а лугом – так высоко и густо поднялась трава. Я подолгу лежал в ней, слушая в полудрёме шмелей и птиц, чьих имён не знал, и отмахиваясь от букашек, чьих имён не знал тоже. Любой из осуждаемых Фиговидцем писателей мог бы прямо здесь, в траве (и у травы были имена) развернуть атласы и справочники и удовлетворить любопытство, которого я не испытывал. Зачарованное место в центре безымянного мира не нуждалось в классификаторах, ни в том, кто придёт со своей тетрадкой и любовно и тщательно опишет неразгадываемую – здесь каждое слово будет шагом прочь – тайну его прелести. Ни разу я не застал здесь человека. Наконец человек пришёл за мной.

– Разноглазый, проснись!

Я заморгал и сфокусировался. В траве рядом со мной сидел Лёша Пацан. День был очень тёплый, но поэт, пророк, штатный киллер ОПГ вырядился в косуху и гады. Явные следы побоев отсутствовали, но все его движения были слишком аккуратны.

– Какие люди без конвоя, – сказал я приветливо.

– Мне дали аусвайс, – объяснил он. – Посещать мероприятия. А на деле, думаю, чтобы следаку удобнее было допрашивать.

– Допрашивать? Зачем? Ты чего-то не рассказал?

– Какая разница, сколько рассказать, если всё равно не верят?