Предполагать следовало Николаю Павловичу, который явно перемудрил, выпуская контрабандиста на волю. Даже Грёма руководил бы Портом удачнее с политической точки зрения – а то, что при Грёме Порт очень быстро перестал бы функционировать по назначению – полный коллапс, легко представить, – политическим целям пошло бы только на пользу. Правильное решение: развалить и шантажировать. У Канцлера не поднялась рука парализовать морскую торговлю, как не смог он пойти на прямой захват Летнего сада. Он ошибся, когда решил, что у него хватит сил, а у Города здравого смысла, чтобы сделать по-хорошему. Это должен был знать и Дроля, смотревший на Илью Николаевича с беспечным и искренним видом человека, который никак не ожидает, что в скором времени его основательно нагнут. Я побоялся подойти ближе и не смог услышать, о чём они говорили. Но о чём они говорили, я и так знал.

Вернувшись домой, я затеял написать Николаю Павловичу донос и усердно трудился, когда на лестничной площадке началась какая-то возня под аккомпанемент сдавленных кликов. Я прислушался. Я отложил перо. Я потянулся. Я встал и даже пошёл. Когда я открыл дверь, Сахарок отпрянул, и прямо мне на руки упала Лиза. Полузадушенная. В глубоком обмороке.

Я стоял, удерживая её, а привидение – так медленно, как никогда не делают люди, – спускалось по лестнице. Он спускался, а я смотрел. Можно бы сказать, что я прирос к полу. Можно бы сказать, что меня парализовало. Из высокого окошка полосой падал солнечный свет, как вода песком наполненный пылью, – только такая вода казалась бы мутной, а свет и пыль делал светом. Он вошёл в этот луч и исчез в нём, растворился.

– Да что ж это такое.

Я поднял её и потащил в спальню, потом побежал искать дворника, нашёл, послал его за доктором и вернулся к Лизе. Она дышала, но по-прежнему была без сознания. Я начал было приводить её в чувство, но передумал и просто сел рядом с постелью в ожидании врача, рассматривая проступающие синяки на шее и гаснущее выражение ужаса на лице. Даже и так лицо было очень красивое.

Как-то сразу квартира наполнилась людьми, и все смотрели на меня с неприязнью. Врач, фельдшер, санитары с носилками, квартальный надзиратель, какие-то агенты в штатском, Илья Николаевич, который влетел и никого не видя бросился к жене… Увенчало мизансцену появление Порфирьева. Он вкатился неунывающим колобком и тут же захлопотал и заохал – и от его оханья всем стало как-то спокойнее.

– Что творится! что творится! Страсти испанские! Женщину душить! – Он посмотрел на меня с новым уважением. – Ну иногда да… конечно… многие дамы прямо-таки напрашиваются. Поминутно себя сдерживаешь! волю в кулак собираешь! И разве такое может даром пройти, воля-то в кулаке? Так и выпрыгнет! Так пружинкой и распрямится!