— Выживет? — потребовал ответа Леофрик. Более старший врач, очень важный, очень довольный своим собственным мнением, ответил амиру Леофрику:

— Матка крепкая. Тело сильное и не реагирует на потрясение. Через час ее вполне безопасно можно подвергнуть умеренной пытке. Она не умрет, если боль не станет максимальной.

Амир Леофрик прекратил ходить взад-вперед по мозаичному полу и распахнул деревянные ставни. В комнату проник холодный ветер, остужающий тепло от углей в железных блюдах. Он уставился во тьму на черное небо: ни луны, ни звезд, ни солнца.

Аш лежала на резной дубовой кровати, украшенной изображениями гранатов, и наблюдала за ним. И думала: «Вот теперь я действительно могла умереть».

Осознание близкой смерти было не внезапным. Оно пришло к ней вполне обычно, как приходило всегда, как раз перед битвой; но оно обострило ее ум, позволило ей сознательно воспринимать Леофрика, его врачей, арифа Альдерика с его стражниками, колющий воздух, суету и устройство домашнего уклада. Сто тысяч мужчин и женщин за стенами замка, на ярко освещенных улицах Карфагена, живущих своей каждодневной жизнью. Почти три четверти из которых будут знать, что идет война, половине из них наплевать, и никому вовсе не интересна всего одна пленница, умирающая в доме амира.

К ней пришло абсолютное осознание своей собственной незначительности, как будто лопнула какая-то оболочка: все то, что ты считаешь невозможным по отношению к тебе, «потому что я есть я», в один момент становится возможным. Другие умирают от ран, от несчастных случаев, от заражения крови, от родильной горячки, от обычных правовых порядков, заведенных у короля-калифа, — но не я…

Она привыкла считать себя центром своей собственной жизни: ей эта жизнь представлялась как связная история, неизбежно имеющая четкое завершение (в какой-то день, в будущем, в далеком будущем). Но теперь это представление потеряло смысл. Она совершенно спокойно думала: но ведь это так не важно. Другие могут выигрывать битвы, с Голосами или без оных. Кто-то может занять мое место. Все — случай, все — несчастный случай.

Колесо Фортуны. Фортуна правит миром.

Не оборачиваясь, визиготский амир заговорил:

— Я как раз читал письмо моей дочери, когда позвали меня рабы. Она пишет, что ты — отчаянная женщина, по профессии убийца, воин по собственной склонности, а не по обучению, как она.

Аш засмеялась.

Смех ее был как тихий шорох, полузадушенный, как дыхание; но из-за него у нее все тело так затряслось, что слезы навернулись на глаза, и она тыльной стороной ладони провела по холодному мокрому лицу.