— Старик Тиу охренел от страха, мадам! Он рассчитывает потом попасть к вам в фавор, если он сейчас пропустит к вам священника.

Годфри Максимиллиан сердечно схватил ее за обе руки:

— Дитя! Слава Господу, ты жива!

Под прикрытием звучного благословения на латыни и рукавов его зеленой рясы Аш чувствовала, как Годфри быстро ощупывает ее запястья, развязывая узлы веревки. На его бородатом лице было совсем невинное выражение, как будто пальцы действовали помимо него. Она засунула освобожденные руки назад, в плащ, обмотанный вокруг нее, так просто и быстро, как будто они, как участники пантомимы, только и делали, что тренировались в этом. Ее затылок взмок и вздрагивал от старания не смотреть, наблюдает ли кто за ними.

— Ты помогаешь им в проведении восьми обрядов, а, Годфри?

— Я для них слишком еретичен. Я могу помолиться, чтобы эта церемония когда-нибудь закончилась. — У Годфри Максимиллиана блестел лоб. Он обращался теперь не к ней, а к Аннибале Вальзачи: — Вон тот, который там сидит, — он уже калиф или еще нет?

Медик повел плечами типично по-итальянски:

— Да, уже с утра. Остальное — просто процедуры освящения.

Аш посмотрела вдаль, через усыпанный колосьями пол. Возле трона шла какая-то суета, требовавшая участия священнослужителей: люди с проседью в волосах, в зеленых рясах совершали вокруг господина амира Гелимера какие-то священнодействия. Аш напрягла зрение, стараясь увидеть его лицо в фокусе, по-детски убежденная в душе, что человек внешне меняется после того, как его уснастят благовониями, после того, как он перестал быть человеком и стал королем.

Неужели у меня вышло? Неужели я рискнула и выиграла?

Тысячи свечей согрели воздух, так что ей уже стало почти слишком тепло в плаще; в их мягком свете стены отсвечивали золотом. Она подняла голову, взглянула на огромный Лик Христа, изображенный над святыми, и на голубовато-зеленую листву Древа, вырастающую из Его уст.

Его уста охватывали круглое отверстие вверху, над ротондой, как будто Он раскрыл их в усеянный звездами мрак.

— Христос Управитель, — прошептала Аш. У нее заболела шея от долгого смотрения вверх. Внутри все сжималось не столько от голода, сколько от страха и предчувствий.

— Уста Господа. Да. Здесь, в Карфагене, Его предпочитают воспринимать, каким Он был, когда правил римлянами, — пробормотал Годфри Максимиллиан, обхватывая ее за плечи, она ощутила рядом с собой тепло и уют его тела. — Слухи правдивы?

— Какие слухи? — улыбнулась Аш.

Она решила, что сумела придать лицу должное выражение: что-то между почтением и самодовольством. Естественно, Аннибале Вальзачи взглянул на нее с презрением. Флориан-то сразу бы увидел ее насквозь, подумала она. Искоса взглянув на Годфри, она убедилась, что он будет молчать. Соучастник.