— Черта с два! Я сказал, что замерзну здесь с тобой — значит, так и будет!

Речь его становилась невнятной — зубы стучали, голос срывался на хрип.

— Надевай! — зарычал на него Князь. — Черт с тобой, недоумок, я иду! Я уже иду, не собираюсь тут с тобой замерзать, я с тобой срать рядом не сяду теперь, так что одевайся!

Вниз они спустились вместе, оба потеряли перчатки, и как отогревали руки — это была отдельная баллада в двух частях. Конечно, все обиды закончились раньше, чем они спустились в базовый лагерь. Слова, которые Артем бросил в него, были просто словами, призванными разбудить хоть какое-то человеческое чувство, а что у нас лежит на поверхности и просыпается от первого же пинка? Гнев. Искренне ли он думал то, что говорил? Георгий старался забыть об этом. Скоре всего, так же искренне, как искренне Князь тогда хотел его убить. Арт сказал бы что угодно, лишь бы поднять его на ноги и заставить идти. И сколько здесь было от их мальчишеской дружбы, а сколько — от типично верещагинского прагматизма (замерзни Георгий — и Артему действительно лучше бы не появляться в Крыму) — Князь не хотел знать.

Пять лет он мечтал отблагодарить тем же. Сделать для Артема что-то невероятно благородное, спасти его жизнь, причем с таким видом, словно ему, Георгию-победоносцу, это раз плюнуть…

Вертолеты, загруженные на пределе своих возможностей, обогнули склон горы…

* * *

А что было делать? Играть в «Триста спартанцев»? С их мизерным количеством боеприпасов? Положить здесь всех, сколько их осталось от батальона, и погибнуть самому?

После того, как спецназ улетел, бросив их (спасибо, хоть раненых забрали!), майор не мог заставить своих людей идти в последнюю безнадежную атаку. И не хотел.

— Что же мне теперь делать, товарищ майор? — паниковал бледный Палишко.

«Застрелиться».

— Вы же… Вы сами мне приказали, товарищ майор!

— Я ЭТОГО тебе не приказывал.

Колыхаясь под ветром, скрипела искореженнная лестничная секция…

«Да, ЭТОГО ты ему не приказывал. Ты же не виноват, что он такой дурак. Не придумай он этого дурацкого фокуса с рацией — и беляки ничего бы не узнали…»

Самое трудное было — сказать им, что Верещагина нет на Роман-Кош, его забрал спецназ. Секунд пять казалось, что грузин (Берлиани. Капитан Берлиани) застрелит его, наплевав на статус парламентера.

Они согласились принять сдачу батальона. Без эксцессов. За одним исключением — лейтенант Сергей Палишко. На него законы военной этики не распространяются.

— Вы меня убили, товарищ майор… Это вы меня убили!

«Нет. Это он тебя убил».