Д'Кобос кивнул.
– Что же касается командования нашим войском, то… – Она сделала паузу. – Я предлагаю этот пост рыцарю Тимо, оказавшему нам неоценимую помощь в недавней кампании.
Горовой попробовал открыть рот, но властная ручка хозяйки окрестных земель прервала высказывание казака.
– И дарую ему и его верным друзьям Улугбеку, Константину и Захарию, – баронесса слегка запнулась, произнося сложное для восприятия европейца имя, – тысячу солидов из тех же средств за помощь при обороне замка и отыскание казны.
Иоланта перевела взгляд на подъесаула, застывшего после ее слов, и его ученого товарища и сделала жест, призывая их к ответным словам. Но время шло, а оба «полочанина» так и не раскрывали ртов. После нескольких секунд молчания, во время которых Тимофей Михайлович переваривал свалившееся на него предложение работы, а Улугбек обдумывал дипломатичный ответ, Иоланта негодующе сдвинула брови – от звания коннетабля, то есть главы военных сил, даже такого маленького государства, редко отказываются однощитовые рыцари без гроша за душой, да еще и недавно положенные.
Сомохов шагнул вперед. Первым делом он поклонился и речисто поблагодарил за высокую оценку их труда по защите замка и поиску виновников хищения казны. Он решил не называть вором того, кто, по-видимому, останется приближенным. Кроме того, он напомнил баронессе, что все они находятся в квесте, путешествии, от которого зависит их честь, следуя на край цивилизованного мира на поиски потерянного артефакта важного, но тайного для непосвященных значения. Напустив тумана, он от имени Горового отклонил предложение остаться в замке, но еще раз любезно поблагодарил за деньги, дарованные им из возвращенного хозяйке сокровища.
Иоланта, поняв, что ей отказали, недовольно сверкнула глазками, сжала кулачки, но настаивать не стала. Только процедила, что от таких возможностей не отворачиваются, но Бог им судья. После чего милостиво разрешила всем покинуть ее, ибо она устала после всего пережитого и хочет побыть одна, но добавила, чтобы копать в саду начинали немедленно. Она спустится через полчаса посмотреть.
Все присутствовавшие откланялись и быстро вышли из зала. Впечатлений за час было больше, чем можно переварить.
7
Через неделю на постоялом дворе у перекрестка южной Миланской и старой Венецианской дороги встретились две необычные компании. В первой ехал здоровенный, по местным понятиям, однощитовой рыцарь на рослом германском жеребце. За ним следовали оруженосец, оседлавший более дешевого андалузца, и две телеги, одной из которых правил восточного вида рослый купец в алеманской шапочке, а второй – молодой итальянец в стеганом жакете лучника или дешевого мерсенария[167]. Вместо товаров или разборного шатра на телегах были сложены короба и завернутый в тряпье продолговатый тюк, на многочисленных ухабах и ямах издававший металлический звон. Такой груз возить положено скорее купцам да коробейникам, нежели благородному сословию, но сказать слова упрека или насмешки в глаза компании решился бы только последний идиот – уж больно сурово выглядели высоченные рыцарь и его оруженосец. Еще бы больше удивились встречные, если б узнали, что в коробах хранятся не пряности и не ткани, а перегонные реторты и мешки с какими-то порошками, забранными из лаборатории старого Бернавоззо, а в тюке завернут не отрез полотна, а ствол кованой пищали с романтичным именем Ева.