Вновь навалилась сонливость. На сей раз я не отрубился, точно получив дубиной по башке… дубиной из той легенды, что когда-то скормил Буне… Сейчас я уплывал в сон медленно, соразмеряясь с ритмом подбрасывающих меня волн. Вверх – вниз, подъем линии – провал, а лучше всего – в точке минимума, где производная меняет знак, а всего тревожнее – в нуле, потому что все так быстро меняется, и ты мучаешься неизвестностью – к лучшему ли, к худшему? Бежит, бежит по графику моя бедная, моя изломанная линия, вздымается волнами, освежается белыми барашками – и вперед, вперед, не дожидаясь отстоя пены, а я бегу за ней, я оторвался, и дернуло же меня по линии отрыва, а теперь не догнать, думаете, это просто – бежать по воде? Она же холодная, и снизу могут кусаться хищные рыбы…

Нет, повезло – не укусили.

Проснулся я от ощущения, что в каюте кто-то есть. Медленно и на самую малость, чтобы не заметили, открыл глаза.

Похоже, времени прошло изрядно. Свет-факел уже не горел, а из иллюминатора лился поток солнечного света, плясал на чистых досках пола, частью захватывал стену, обшитую узкой деревянной планкой. Болтанка продолжалась, но то ли была послабее вчерашней, то ли я уже к ней приспособился. Во всяком случае, больше не мутило.

А в каюте действительно кто-то был. Этот кто-то сидел на табуретке и внимательно смотрел на меня, в то время как пальцы его безостановочно крутили какую-то деревянную палочку, более всего напоминающую карандаш.

Нет, раньше я этого человека не встречал. Высокий, плечистый, светлые волосы аккуратно расчесаны и схвачены на лбу черной ленточкой. На вид ему лет сорок… Хотя не больно-то я умею определять на глазок возраст. Ясно, что постарше Арсения Евтихиевича и помоложе боярина Волкова. Одет просто – белая холщовая рубаха с отрезанными рукавами, бицепсы бугрятся, темно-синие штаны заправлены в короткие сапожки с отворотами, на широком поясе никакого оружия.

– Ну что, проснулся, самоубийца? – беззлобно спросил он, не меняя положения. Голос у незнакомца оказался мягкий, какой-то даже интеллигентный. Явно не капитан этой посудины. Голос капитана должен быть хриплым, и в каждой его нотке необходимы обертоны силы и агрессии. Такого капитана послушаются даже самые отвязные головорезы. А этому, с таким голосом, только культурологию и читать.

– Утро доброе, – отозвался я. Смысла притворяться спящим уже не было. – А почему самоубийца?

– А как иначе назвать чудака, который выбрался на рыбачьей лодчонке в открытое море без паруса, без компаса, без пресной воды, наконец? К тому же еще и в шторм. Да ты, братец, затейник! Уж куда проще просто прыгнуть за борт, ну, для надежности еще и камешек потяжелее на шею нацепить.