Гурьев снял через голову тенниску, аккуратно повесил на спинку стула, сбросил ботинки и стянул носки. Когда он, разогреваясь, напрягал и расслаблял группы мышц, то увидел, как зрители переглянулись. Здесь не было случайных людей, это он уже понял. Ну что ж, тем лучше.

Противником Городецкий был серьёзным, но не очень для Гурьева опасным. Опасным он был для всех остальных, представить это было несложно. Гурьев легко ушёл от одного захвата, от другого, и, чтобы успокоить раздухарившегося противника, толчком обеими ладонями – в грудь и живот – усадил его на пол. В комнате повисла странная тишина. Городецкий очумело потряс головой, не делая попытки подняться:

– Это… что?

– Так, – Гурьев встряхнул кистями рук, разгоняя кровь и восстанавливая энергетический баланс. – Дальше показывать?

– А с двумя? – подал голос сидящий на столе Герасименко.

– Богомол.

– Могу с двумя. Могу со всеми сразу, – Гурьев вздохнул, ощущая нечто, похожее на неловкость. – В таком замкнутом пространстве у толпы нет шансов. Будете только мешать друг другу, ничего больше.

– А против ствола?

– Сколько тебе надо времени, чтобы его достать? – Гурьев протянул Городецкому руку. – Терция, две?

– Терция – это что?

– Четверть секунды.

– Проверим?

– Пожалуйста.

Городецкий вынимал оружие почти целую секунду. Прежде чем он наставил зрачок ствола на Гурьева, револьвер птицей выпорхнул из его руки и грохнулся в угол, – Богомол едва успел убрать бритую и круглую, как шар, башку с траектории.

– Ну, ни хера ж себе, – крякнул кто-то.

– Отставить, – тихо приказал Вавилов. – Это как называется, сынок?

– Кэндо. Искусство боя. Извините. Очень долго рассказывать.

– И давно?

– Всю жизнь.

– Я-а-а-асно…