Отец Дмитрий ответил не сразу, какое-то время молча сидел, глядя на оплывающую свечу. Потом поднял на собеседницу глаза:

— Я хоть и грешник, но не душегуб. И гореть в аду не собираюсь. Ушла бы ты по добру и не смущала мне душу, — попросил он. — Покаяться я тебя уже не прошу, ты служишь дьяволу, и пусть он заботится о твоей душе.

— Нет, милый, так просто мы не расстанемся! — больше не скрывая ненависти, воскликнула Елена Павловна. — Увяз коготок, всей птичке пропасть! Наше дело от того, что ты стал святошей, не проиграет. Не хочешь сделать, что я тебе велю, сделают другие, только тебе тогда плохо придется.

— Это мы еще посмотрим! — рассердился отец Дмитрий.

— Смотри не смотри, но ты сам выбрал свой путь, — сказала она, порывисто встала и направилась к дверям.

Я поняла, что она собирается сделать, и попыталась ее задержать.

— Останови ее! — крикнула я священнику, вскакивая с лавки.

Он повернулся ко мне, покачал головой и не сдвинулся с места. Елена Павловна посмотрела через плечо в мою сторону и бросилась к выходу. Я сунула руку в карман за пистолетом, но его там не оказалось. С отчаяньем вспомнила, что после того, как я выстрелила в ее сообщника, он выпал у меня из руки.

— Стой, ты отсюда не выйдешь, — закричала я, и побежал вслед за ней.

Однако догнать ее мне не удалось. Елена Павловна выскочила из горницы и захлопнула за собой дверь. Я попыталась ее открыть, но не смогла, она успела чем-то подпереть дверь снаружи.

— Что ты сидишь! — набросилась я на попа. — Она нас собирается сжечь!

Священник пожал плечами и остался на месте, подумав при этом, что у меня что-то случилось с головой.

— У вас есть другой выход? — спросила я, продолжая попытки открыть дверь.

— Нет, только этот, — ответил отец Дмитрий. — Ты не бойся, ничего она нам не сделает! Все в руках Господа.

— Господа?! Ее снаружи ждут сообщники, и они собираются сжечь нас заживо! — закричала я, в отчаянье оглядываясь. — Отсюда даже в окна не вылезти!

— Откуда ты знаешь о сообщниках? — спокойно спросил он.

— Не знал бы, не говорил! Ты так и будешь сидеть и ждать, когда мы сгорим? — спросила я, примериваясь к малюсеньким окошкам, забранным толстенным мутным стеклом, в которые не протиснуться было даже мне, не то, что священнику или кучеру.

— Когда-то я очень любил эту женщину, — не отвечая на вопрос, сказал он. — Где все это теперь?

— Там же, где и раньше, я видел, как ты на нее смотрел, когда мы приехали! Только вот она тебя совсем не любит! — прервала я его грустные воспоминания, не оставляя бесполезные попытки открыть дверь. — Что же делать, мы здесь, как в мышеловке! Батюшка, а где твоя жена? — с надеждой, спросила я.