– Они смеялись над нею.

– Все верно. Они издевались, скрывая пол напускной бравадой терзающий сердце страх. Думаешь, они не боялись ее? Думаешь, Сократ не выл в душе от страха, глотая сладкий яд из поданной ему чаши?! Думаешь, чтимый тобою Воин не мечтал о спасении, стоя пол градом вражеских стрел?!

– Мечтал. Но он не боялся смерти.

– Этого мало, – хрипло шепнул Вульго. – Смерть нужно любить. Как люблю ее я. Вот тогда обретаешь истинное бессмертие. Вот тогда ты вправе оттолкнуть смерть со смехом и сказать ей: пошла прочь, старая! – и плюнуть на изъеденный могильными червями череп. Вот тогда ты вправе делать все, что пожелаешь!

– Другими словами, избавившись от страха смерти, ты обретаешь право дарить ее?

– Именно! Ты мыслишь правильно, папуля! Ведь мы с тобой одной крови. Мы черпаем силу из одного корыта. И наши рыла одинаково вымазаны в алой, солоноватой влаге.

– Как ты красноречив! – Мудрец нашел в себе силы усмехнуться. – Вот сейчас я действительно убедился в том, что ты мой сын.

– Ты рад этому?

Мудрец протестующе покачал головой.

– Нет. Чем меньше на земле будет таких, как ты, тем проще будет жить остальным. Избавившись от страха смерти, ты тем самым порождаешь великую гордыню, возносясь не только над суетным, ной над тем, что определяет великую истину жизни. Ведь человек теряет смирение, когда ему нечего бояться. А это неизбежно подвигает его к пределу бытия.

– Вот как ты взговорил! – Вульго хищно подался вперед, в глазах его засверкали голодные алые огоньки. – А не задумывался ли ты над тем, что способен породить страх перед смертью!

– Веру в жизнь.

– В жизнь?! Не-ет! Это будет самая ужасная вера. И миллионы, не принявших ее, будут распяты на крестах, а согласившиеся и уверовавшие станут на колени и будут раболепно ожидать грядущего воскрешения. Я пью чужую кровь, а те будут пить свою и заедать свое плотью. И час этой веры близок!

– Я знаю, – сказал Мудрец. – То будет пятым великим действом, когда придет Мессия.

– Ты видишь будущее?

– Нет, я знаю прошлое. А когда-то оно было будущим. Все повторяется, сынок. Неизменной остается лишь кровь, пролитая на белые камни.

Вульго расхохотался.

– Я и представить себе не мог, как же ты мудр. Теперь я понимаю, почему эти люди называют тебя Мудрецом. Я горжусь, что у меня такой отец!

– А я ужасаюсь, что у меня был такой сын.

– Ты спешишь похоронить меня?