– По средам еще остается крепкое кипрское, – скромно потупил очи Георгиос. – Я специально для него и придерживаю…

– А почти каждое воскресенье…

– Правильно – езжу на побережье, договорился с киприотами, те относят пару амфор на попутный кораблик… особенно на тот, что идет в Кафу…

– И ни один корабль не уходит без донесения? – шепотом дополнил Иван. – Ты молодец, Георгий.

– Я просто ненавижу турок.

– И все же… Как тебе удалось?

– Пей вино, Иоанн. Поговорим ночью – ты видишь, у меня теперь есть помещение для жилья! – Юноша кивнул на пристроенную в углу двора хижину. – Там хорошо, прохладно. Только вот мало места.

Ближе к ночи, когда золотистая луна высветила древние стены, а над башнями зажглись звезды, Георгиос подмел в опустевшей таверне пол и, прихватив с собой кувшинчик кипрского вина и миску оливок, вошел в свою хижину, разбудив задремавшего Ивана.

– Ну, рассказывай наконец! – отхлебнув прямо из кувшина, улыбнулся Раничев. – Чего тут без меня было?

Пожав плечами, юноша взял из миски оливку спелую, черную и сочную, размером с куриное яйцо, и задумчиво посмотрел в стену…

Сказать по правде, сразу после исчезновения Ивана дела в таверне «Четыре слона» пошли так себе – ни шатко ни валко. Хорошо хоть самого Раничева людская молва записала в жертвы пиратов, а Георгиос еще и подтвердил – дескать, так и есть, отправился к морю вместе с присланным из Каира чиновником, господином Шарафом, там и пропали оба. Чудом оставшийся в живых охранник Шарафа эту версию подтвердил. Георгиос погоревал, конечно, да, засучив рукава, принялся обустраивать таверну – жить-то надо, да и не только жить, а как можно больше вредить туркам. Все информацию он собирал по крупицам, от купцов, паломников, нищих, потом завязал торговые связи с Кипром, несколько идущих в Кафу суденышек заворачивали к Оронту, реке, на которой и располагалась Антиохия. Получив с Кипра очередную амфору вина, Георгиос обычно просил передать по известному адресу в Кафе горшочек меда или запечатанный кувшинчик с оливками – так и передавал известия и пока еще не попался. Да и эта его идея с кипрским вином начала вдруг приносить коммерческую выгоду – в таверну потянулись любители выпить. Так что денег хватало…

– Но вообще это ненадолго, – покачал головой юноша. – О моих операциях с Кипром уже прослышали и хромой Мустафа и дядюшка Мисаил – а у них денег куда больше нашего, могут и целую фелюку нанять. Так что в скором времени жду разорения…

– Угу… – Раничев почмокал губами и задумался.

Думал он не столько о коммерческих и шпионских делах, сколько вот об этом парне, Георгиосе, сыне сербского воина, павшего на Косовом поле под турецкими саблями. Да, юноша ненавидит турок и готов помогать их врагам, как сейчас помогает Тимуру. А ведь Тамерлан обязательно нанесет удар первым, такое уж у него правило! Вот сейчас расправится с Индией, если уже не расправился, а дальше наступит черед других – Азербайджан, Багдад, Малая Азия. Разорение, пустыня и горечь. И еще – башни из человеческих черепов. Правда, Иван так ни одну из них и не видел, но вдруг? Надо это Георгиосу? А ведь это он, Раничев, втянул в это дело парня… Втянул, втянул, Иван Петрович, еще и радовался – вон какой помощник смышленый! Теперь вытягивай обратно, если не хочешь, чтобы мальчишка лишился другого уха, да что там уха – головы! Какой сейчас год на дворе – тысяча триста девяносто девятый. Уже через год, да, примерно через год-полтора железные гулямы Тимура пройдут по этой цветущей земле огнем и мечом. И напрасно будут умолять о пощаде жители Багдада, Халеба и многих других городов. Пощады не будет. Дойдет Тимур до Антиохии? А черт его знает, сейчас и не вспомнить. Турок точно разгромит, а дальше… Да ведь этот чертов Георгиос может на любой мелочи попасться, достаточно только если начальником городской стражи вместо зажравшегося сибарита и пьяницы Карзума-ичижи будет назначен более умный и знающий человек, который вычислит шпиона за пару недель, как это сделал покойный старик Шараф. Надо бы парню убираться отсюда куда подальше, хоть на тот же Кипр… А что, идея. Ну до зимы еще можно и здесь, а уж потом…