— Брысь! — гаркнул сношарь через плечо и с легким поклоном принял у Тони каравай, со всеми церемониями отламывания и съедания соленой корочки. Потом облапил и Тоню, а доцеловав, наградил обычным взором — мутным и ласковым, Тоне очень знакомым. Тоня от взора этого даже дрогнула слегка, и Павел, все заметивший, дрогнул тоже. А сношарь, ни минуты не сомневаясь, обратился: Здорово, Настя. — Павел похолодел и пожал седую лапищу.

— Это Тоня, Никита Алексеевич, Тоня, а не Настя, Тоня! — сказал Павел. Сношарь уже пожимал руку Джеймсу, который покачивался и кивал.

— А, брось. Всяка баба — Настасья, покуда в ней огонь горит. А такой да лебедушке? Не поверю. Ну, здравствуй… Акимушка. Что насосался-то, аль с переутомления? Что отдыху-то не берешь в неделю хоть раз? Совсем обрусел, до свинства даже…

— Такая у меня… работа, Никита Алексеевич, — с трудом проговорил Джеймс, хрипло напрягся — и, конечно, мигом протрезвел. Но синева с лица не убиралась. И Павел тоже был немного синеват, — не отсвечивала одна только Тонька. Сношарь подумал — а он-то сам как, отсвечивает или нет? Но изразцы уж больно были хороши. «Ну и буду синеватый, узнает меня деревня и синим!»

— Состою, знаете ли, в свите… — договорил Джеймс, хотя никто из присутствующих прежней его реплики не помнил.

— Так, так, — ответил сношарь, садясь на кровать и начиная стаскивать ботфорт, — а то перебирайтесь ко мне, клеть вам выгорожу, соломы насыплю, по-царски заживете, как ране… Аль нехорошо было?

— Очень хорошо! — быстро сказал Павел, одергивая Тоню, которая попробовала рвануться к сношарю, помочь насчет ботфорта, но сношарь справился сам и теперь деловито разматывал портянку. В избе он всегда ходил босиком. — Как доехали, Никита Алексеевич?

— Не заметил я, милок, езды-то. Мне про езду думать не полагается. Человек я, сам знаешь, рабочий, спал в поезде часа по три, бабы-то прям озверели. И наценку им давал, а ничего, все получалось. Вон, Настасья чуть не на год вперед яиц позанимала, а все ей мало…

Павел как можно скорей хотел сменить тему, даже и не поинтересовался, какая это из многочисленных Настасий влезла в такие немыслимые долги, но сношарь извлек ногу из второго ботфорта и не унимался никак:

— Право, давайте ко мне на солому. В поздоровление. Засмородинных далей только тут за рекой нету, а в них после работы глянуть надобно бывает иной раз. Вон, Настя… фу, Мохначева, да еще эта… Настя… все про тебя спрашивали… и про тебя тоже… Жмут! — вдруг сменил тему сношарь, отбрасывая ботфорты.

— Сегодня же пришлют новые, — немедленно отреагировал Павел.