Молодой человек замолчал, и Гай понял, что каменная броня спокойствия, которую Тьерри, словно раковина-жемчужница, нарастил вокруг собственной души, готова вот-вот дать трещину. Ему приходилось открывать тайны семьи, хранимые лучше, нежели ключи от замковой сокровищницы, совершенно посторонним людям, ворвавшимся в тщательно охраняемый мрачный мирок Ренн-ле-Шато. Собравшись с духом, Тьерри продолжил, тем же ровным и бесстрастным голосом:

— Рамону не составило труда уйти с quodlibet, подняться на верхнюю галерею донжона и затаиться там, слушая ваш разговор. Он знал, что Хайме пойдет наверх, а, возможно, сам окликнул его. Дальнейшие заняло сущие мгновения, после чего он спихнул труп вниз и преспокойно удалился, а спустя некоторое время, когда гости начали расходиться, отправился на поиски Хайме и нашел его там, где рассчитывал. Он отлично сознавал, что делает, но потом… Настало полнолуние, а с ним — моя очередь беспокоиться. Я вытащил его на эту дурацкую соколиную охоту — подальше от замка и вас. Вообще-то я надеялся, что вы воспользуетесь ситуацией и догадаетесь улизнуть из Ренна, но, мессир Гай, ваш буйный приятель рассудил по-своему… Удивительно, как он смог остаться в живых?..

— Вы увели Рамона, чтобы он без помех мог прикончить кого-нибудь? — мистрисс Уэстмор сумела произнести это с противоречивой смесью отвращения и сочувствия. Гая передернуло: теперь все недостающие части головоломки вставали на свои места. На скулах Тьерри появились белые пятна сдерживаемой ярости, однако голос его не дрогнул:

— Совершенно верно, мадам. Я проделываю это не в первый раз. Рамон в первую очередь наследник фамилии. Порой я ненавижу его, но не могу допустить, чтобы на него пало какое-либо подозрение. Возможно, он расплачивается за грехи наших предков… возможно, Господу угодно видеть его таким чудовищем, и тогда я начинаю испытывать ненависть к Создателю, уж простите. Рамон появился на свет обычным ребенком, его все любили, а я просто преклонялся перед ним — ведь он был моим старшим братом. Но потом ему в руки попала Книга. Мы все ее читали, не потому, что нас заставляли, а просто наступал день, ты заглядывал в библиотеку — на урок или поболтать с отцом Ансельмо — проходил вдоль полок, видел Ее, брал, начинал читать и не мог остановиться, пока не переворачивал последнюю страницу. Она что-то сделала со всеми нами — с отцом, с Рамоном, со мной и даже с Бланкой, хотя она еще ребенок. У Рамона, если так можно выразиться, в голове завелись черви. Его волновала только одна вещь: наше происхождение, эта проклятая кровь Меровингов, древняя, загадочная и до сих пор живая. Он перерыл всю библиотеку, заставил отца вскрыть замурованные входы в подвалы, где сохранились языческие капища. Мне казалось, он разыскивает нечто, давно утерянное, но жизненно важное для нашего рода, и поначалу я старался ему помогать. А он уходил от меня, от всех нас, все дальше и дальше, в избранную им темноту. Четыре года назад он женился, мы надеялись — он изменится, бросит свою возню с пергаментами, однако все пошло еще хуже. Мадам Идуанна и ее брат, они вцепились в него, как клещ в лошадиную шкуру, побуждая искать, не останавливаться, твердя, что он сумеет, добьется своего и поднимется выше всех… Однажды он уехал в долину — якобы охотиться на оленей. Когда он вернулся, его руки были в крови, он смеялся и говорил мне, насколько, оказывается, легко и просто нарушать любые заповеди. Он отказался от Бога — от любого бога. С тех пор он обречен убивать — каждая смерть хоть на миг зажигает ослепительный свет в той тьме, по дорогам которой он бредет неведомо куда, выхватывает из темноты окружающие его предметы и лица, напоминает ему, что он пока еще человек и когда-нибудь ему придется ответить за все. Он все больше становится похож на бешеную собаку — в душе ее можно пожалеть, ибо за ней нет никакой вины, но на деле лучше ее убить, пока она не искусала кого-нибудь еще. Именно это я и прошу вас сделать. Вы уже решились начать охоту, а любые традиции запрещают оставлять зверя недобитым.