Тут и весна подоспела. Быстро растаял снег, вырвалась зеленым пламенем из земли трава, поднялась так, что удалявшийся от каравана всадник казался идущим по пояс в воде. Вспыхнули маки, разлились синевой ирисы, вознеслись желтые шапки рослой ферулы, золотые и алые тюльпаны по утрам клонились от обильной росы. Травяной сок забрызгивал ноги всадников.

Торопились теперь закончить путь, пока солнце не выжгло траву и не раскалило беззащитную землю, пока в изобилии был корм верховым и вьючным животным, пока табуны онагров снабжали охотников свежим, сочным мясом, пока полны были колодцы.

Наконец достигли цели.

Принимали посольство в Доме Солнца, в той самой зале за черными воротами, где когда-то пировали хайарды-победители, в том числе многие из тех, кто пришел нынче с посольством.

И Ахми ан-Эриди.

И Акамие ан-Эртхабадр.

Множество придворных, среди которых изрядно было скуластых узкоглазых степняков, а также личностей явно разбойного вида, стояло вдоль завешенных черным и красным стен. Коренные аттанцы, пышные телом, курчавобородые, с круглыми блестящими глазами, составляли большинство. Разнящиеся между собой и лицами, и одеждой, и повадкой подданные детей Солнца держались обособленно, однородными группами, но уже приглядывались друг к другу, уже завязывались симпатии и союзы.

Солнечная колесница, древний трон аттанских богов, отпылала свое, растеклась золотыми струйками в хайрских плавильнях. Возвышение, на котором она когда-то стояла, покрытое белыми коврами, само теперь служило троном нынешним владыкам Аттана. И сверху его заливал торжествующий свет.

Ханис и Ханнар, именуемая Аханой, величаво восседали прямо на коврах. Оба одетые в светлый лин, оба с царскими обручами поверх золотых кудрей. Видно было, что царственная осанка уже нелегко дается богине. Она едва заметно откинулась назад и опиралась рукой о ковер, чтобы удобнее устроить между колен округлившийся живот, который уже не могли скрыть складки широкого платья. Лицо с припухшими губами и веками казалось заплаканным, жалобным. Видимо зная об этом, Ханнар надменно выставляла подбородок и хмурила брови.

Акамие видел ее впервые, и она ему не понравилась. Впрочем, он слышал, что беременность сильно меняет женщин. Должно быть, это верно. Акамие не мог представить, чтобы эта надутая кукла могла очаровать искреннего, пылкого Эртхиа.

По левую руку от Ханиса, удобно, по-домашнему подогнув колени, сидела прекрасная Атхафанама, щедро украсившая свой наряд золотом и камнями, совершенно в хайрском вкусе. Ее тщательно подведенные брови были прикрыты жемчужной бахромой, огромные круглые серьги заслоняли по полщеки, от подбородка до живота слой за слоем спускались многочисленные гривны и ожерелья. Руками она не шевелила из-за огромной тяжести браслетов и перстней. Но живое лицо, сколько было видно из-за украшений, освещалось непритворной радостью видеть гостей из дорогого Хайра и смущением оттого, что и гости могут видеть ее.