Светлый фон

Бураган поднял веки и посмотрел на меня. Его лицо совершенно ничего не выражало.

– Не нужно ли тебе чего-нибудь? – продолжал я. – Если так, то непременно дай мне знать.

Он все молчал.

Мне вовсе сделалось неловко. Я уселся рядом с ним на койку и рассказал, возможно более простыми словами, какой-то последний анекдот из жизни нашего полка. В финальной части этого анекдота поручик Н. говорит девице Сафеевой (старшей – Неониле), когда та во время вальса каблуком наступила ему на пальцы, да так от души, что проникла даже сквозь сапог: “До чего же вы колки, мадемуазель Сафеева!” – на что та находчиво отвечала: “Видали бы вы меня на курсах медсестер со шприцем в руках!”

Бураган выслушал, не поведя и бровью; я даже усомнился в том, что он меня узнал.

Мы посидели рядом немного; потом я ушел.

С того дня я взял привычку навещать его каждый вечер. Чаще всего он просто сидел, не шевелясь, но эта неподвижность была разной, и скоро я научился различать ее: иногда он был как деревянный истукан, неприступный для любого разговора, а иногда – съеженный и какой-то жалкий; тогда он жадно ловил каждый звук моего голоса.

После первого же моего посещения Комаров-Лович призвал меня к себе и, помахивая в воздухе огромной кружкой с изображениями маков (подарком Настасьи Никифоровны, по мнению коей маки суть символ вернейшей супружеской привязанности – почему бы?), сказал так:

– Вы, Андрей Сергеевич, кажется, изволите навещать вашего… кх-кх… не подберу и определения для этой личности. Отчего и рапорт до сих пор в окончательном виде не клеится. А? Ваше мнение?

Я помялся, затрудняясь с ответом. Комаров-Лович истолковал мое смущение по-своему и предложил мне покойные кресла:

– Садитесь, господин Мухин. Вам ведь трудно стоять.

Я не стал отрицать этого и поскорее уселся. Из кружки Комарова-Ловича несся запах ядреного цикория.

– Не желаете ли кофию? – спросил г-н полковник.

Я поскорее отказался.

– Напрасно – очень способствует… Настасья Никифоровна прочла какую-то книгу и весьма настаивает; даже прислала мне запас.

Я отмолчался.

Комаров-Лович сделал решительный глоток из кружки, поставил ее на стол и в упор спросил:

– И что он говорит?

– Бураган? – зачем-то уточнил я, хотя и без того было понятно, о ком речь. – Ничего.

– Вам следует более внимательно расспрашивать его, – сказал г-н полковник. – Я понимаю, что вы ему симпатизируете. Я и сам, поверьте, симпатизирую, но требуются обстоятельность и, главное, – факты.