Симон понурился, а Филипп захихикал.

— Итак, — продолжал Гастон, — Франция получила от тебя уже вторую пощечину. Сначала ты отвоевал Байонну, а теперь оттрахал жену наследника…

— А ну, заткнись! — внезапно вскипел Филипп, глаза его гневно засверкали. — Если я еще раз услышу от тебя это слово применительно к женщинам, которых я лю… которые мне нравятся, — то пеняй на себя и не говори, что я не предупреждал.

Гастон обреченно вздохнул:

— В таком случае мне придется вообще позабыть это слово. Ведь ты лю… то есть, тебе нравятся все без исключения женщины, которых можно без отвращения тра… пардон, заниматься с ними любовью в более или менее трезвом состоянии.

— Фу! — произнес Филипп, брезгливо поморщившись. — Какой ты пошляк!

— Что правда, то правда, — послышался с противоположного конца комнаты голос Эрнана. Раскрасневшийся от холодного купания и укутанный в широкую белую простыню, он стоял у двери, ведущей в мыльню. — Филипп прав: как только в жизни появляется что-нибудь светлое и прекрасное, тут же приходит Гастон и все испошляет.

Д’Альбре демонстративно фыркнул:

— Чья бы корова мычала! Кому-кому, но не тебе, монаху чертову, разглагольствовать про светлое и прекрасное.

— Но и не тебе, жеребцу похотливому, — отпарировал Эрнан, вразвалку приближаясь к друзьям. — А ты, Филипп, хорошо устроился, как я погляжу. Такие шикарные покои, не то что у меня. Мне, к твоему сведению, приходится ютиться в одной жалкой комнатушке… Ну, не так, чтобы слишком жалкой, но все же это несправедливо.

— Вот когда станешь гроссмейстером тамплиеров, — заметил Гастон, — тогда и тебя будут принимать наравне с королями. Думаешь, мои апартаменты намного лучше?

— У тебя две комнаты. Меньшие, чем моя, но все-таки их две. И сени попросторнее. — Эрнан вздохнул и плюхнулся в свободное кресло. — Что ни говори, а граф графу рознь.

— Подчас и виконт графу рознь. — Гастон завистливо покосился на Симона. — Нашего друга поселили вместе с принцами, предоставили ему аж три большие комнаты, не считая передней и мыльни. Небось, Маргарита уже положила на него глаз. Будем надеяться, что вскоре он отквитает Амелине еще пару ветвей на своих рогах…

Тут Филипп не выдержал.

— Хватит! Прекратите это словоблудие!

В этот же момент из мыльни вышел слуга и почтительно осведомился:

— Вашим светлостям еще что-то надо?

— Нет, Гоше, ничего, — ответил Филипп, — ты свободен, ступай. — А когда слуга с поклоном удалился, он повернулся к Шатофьеру: — Ну, давай, дружище. Что стряслось? Только по существу, без околичностей.

Лицо Эрнана приобрело серьезное выражение.