Щеки Симона вспыхнули.

— Гнусная ложь! — пробормотал он, виновато пряча глаза.

Филипп и Гастон вопросительно уставились на Эрнана.

— Что такое?

— Ничего особенного. Это наш с Симоном секрет, и я не намерен выдавать его… В том случае, конечно, — веско добавил Шатофьер, — если он будет хорошо вести себя… Значит, продолжим. По некоторым причинам Симон заимел зуб на Марию Арагонскую, и вот, темной ночью, когда все легли спать, он берет кнжал, никем не замеченный переходит по галерее на женскую половину, тихо стучит в дверь госпожи Марии… — Тут Эрнан умолк и покачал головой с таким видом, будто только сейчас обнаружил в своих рассуждениях изъян.

— Ну! — подстегнул его Филипп. — Что дальше?

— Дальше ничего. Я выбрал неудачный пример. Ни Мария Арагонская, ни ее горничная не впустят Симона внутрь, а скорее всего поднимут гвалт и вызовут стражу.

— Однако мысль твою я уловил. Кто-нибудь из нас, принцев, проявив некоторую осторожность, может явиться среди ночи к какой-нибудь из принцесс, ловко перерезать ей горло, затем прикончить горничную, как единственного свидетеля, и спокойно вернуться к себе… Ч-черт! Но это же вздор!

— Никакой это не вздор, — авторитетно заявил Эрнан. — Именно так собирается поступить Рикард Иверо с принцессой Маргаритой.

— О Боже! — испуганно взвизгнул Симон.

— Когда? — спросил практичный Гастон.

— Черти полосатые! — сказал Филипп. — Ты серьезно?

— Серьезнее быть не может. Ты помнишь наш первый разговор о лурдском лесничем?

— Да, — ответил Филипп, выстрелив взглядом в Симона. — Дело, кажется, было на ристалище…

— Вот-вот, на ристалище. В твоем шатре. А когда вы оба уехали, я там уснул, и виделся мне сон…

Разумеется, Эрнан поведал друзьям не о коварных сарацинах из своего сна. Он рассказал о не менее коварных христианах, которые имели обыкновение обсуждать свои преступные планы на арабском языке.

Филипп, Гастон и Симон слушали его, не перебивая. Когда Эрнан закончил, в комнате воцарилась гробовая тишина — все трое, каждый в меру своих умственных способностей, переваривали полученную информацию.

— Матерь Божья! — наконец выдавил из себя Филипп. — Граф Бискайский, виконт Иверо!.. Кто бы мог подумать!

— То-то и оно! Никто бы на них не подумал. Графа здесь нет. Он вдохновитель и организатор покушения, и остался в Памплоне, чтобы никто не заподозрил его в причастности к убийству…

— Не совсем так. Маргарита вообще не приглашала его в Кастель-Бланко.