— Я слышала, как вы вышли из дома, — прошептала она, еле сдерживая смех, — я подслушивала…

— Баронесса…

— Дом Итаал! — передразнила она его.

— Но я не могу называть вас просто Луиза!

Она села на каменную скамью, кутаясь в огромную пушистую шаль и расправляя на коленях ее длинную бахрому.

— А чего еще вы не можете делать?

— Вы… вы несправедливы! — вырвалось у него.

— Вот как? Ну что ж, я всего лишь женщина. Разве можно ожидать справедливости от женщины? А поскольку вы не можете называть меня по имени, я тоже не могу… обращаться с вами по справедливости!

— Вы несправедливы по отношению к самой себе.

— Вот как? — Она удивленно подняла брови, но сказала это не сердито, а скорее задумчиво: — Интересно… Впрочем, возможно, вы правы… — И она посмотрела ему прямо в глаза. Итале взгляда тоже не отвел. — Странно, но, оказывается, в вашей власти заставить меня страдать.

— Господи, у меня нет ни малейшего желания заставлять вас страдать! Неужели вы не понимаете…

— Нет.

— И это совсем не в моей власти… Вы же знаете, кто я, — сказал он с отчаянием, — и как я живу, и где я живу…

— И что из того?

Он не сумел ответить и промолчал.

— Я же не прошу вас вести себя, как подобает светскому человеку и аристократу. И я не милости у вас прошу. Я прошу правды! Поговорите со мной, Итале. Хотя бы раз, поговорите со мной!

— Но что я могу вам сказать?

Фонтан, струю которого ветер упорно сдувал в сторону, зашуршал, зашептал что-то сердито, ударяясь о край бассейна и изливаясь на землю.

— Да и что хорошего будет, если я вам это скажу? — в голосе Итале слышалась безнадежная тоска.

— Ничего, — прошептала Луиза. — Ничего хорошего. — Она помолчала, плотно обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно молилась про себя.