— Британцы хотят не завоевать, а подчинить себе весь мир, — сказал Фрезэр, — не мытьём, так катаньем, как говориться.

— Оставьте, — отмахнулся от его слов Рыбаков, — это в вас говорит извечная шотландская ненависть к англичанам…

— Дальше, наверное, будет не интересно, — сказал мне Ахромеев. — Агитацию он временно свернул. Пора брать.

Надо заметить, Ахромеев был в корне не прав. Штабс-капитан Рыбаков снова оседлал любимого конька.

— Что бы вы ни говорили, господа, — продолжал он, — а британцы нам не враги. Бонапартий пригрел наших извечных противников поляков, которые только и ждут, как бы перейти границы и ударить нам в спину. Варшавское восстание вспомните, сколько тогда русских погибло. И Юзеф Понятовский сейчас наполеоновский генерал, эскадроны кракуз и улан стоят на наших границах. Мы же дерёмся тут, в Испании, за французские, заметьте, интересы.

В этот момент вошли мы. Ахромеев для театральности в ладоши похлопал и весёлым голосом сказал:

— Мы вовремя, господа офицеры, что за разговоры вы тут ведёте. — А затем уже изменившимся до неузнаваемости голосом рявкнул: — Тайная канцелярия! Штабс-капитан Рыбаков, вы арестованы! За враждебную агитацию в военное время!

— Что это значит?! — вскричал Рыбаков. Оказавшийся именно таким, каким описывал его Ахромеев. Не высокий и не низкий, с неприятными какими-то дряблыми чертами лица, выдающими пристрастие к вину и разврату, и бегающими пальцами карточного шулера. — Суворов, вот уж от кого не ожидал?! Прославленный офицер и вдруг из тайной канцелярии!

— Окститесь, Рыбаков, — отмахнулся я. — Я офицер линейной пехоты, а тут просто помогаю друзьям. Как раз из тайной канцелярии.

— Фи, Суворов, — усмехнулся Рыбаков, — такого я не ожидал от вас.

И он ухватился за рукоять пистолета, но я опередил его, поймав ладонь и сжав в кулак. Рыбаков заскрипел зубами, пытаясь освободить руку, но не сумел. Слаб он был против меня, пристрастие к вину и женщинам в больших количествах, не приводят ни к чему хорошему. В общем, мы быстро разоружили штабс-капитана Рыбакова и с помощью вызвавшегося Фрезэра проводили через пол-лагеря к неприметной палатке из серого полотна. Ахромеев со штабс-капитаном зашли внутрь, мы же с Фрезэром остались снаружи.

— Послушайте, — сам не знаю, зачем спросил я у него, — а откуда у вас такое странное отчество?

— Моего отца звали Мэтчем, — ответил Фрезэр, — но здесь, в России, его имя переделали на Март, так проще произносить и вроде похоже. Так стал я по паспорту Марк Мартович. Кстати, я на правах соотечественника навестил капитана Мак-Бри, мы с ним даже некие дальние родственники по линии дома Ловат, к которому оба принадлежим. Ну да в нашей родословной чёрт ногу сломит, — усмехнулся он и продолжил: — Так вот, капитан Мак-Бри, вы взяли его в плен при Бургосе, если помните, хочет повидаться с вами. Когда узнал, что я ваш знакомец и бывший подчинённый, прямо-таки настаивал на встрече.