– Нереида! – выкрикнул он в духоту ночи.

Призыв прозвучал, но ответа не последовало.

В бредовом сне он услышал имя своей настоящей матери. Иэра. Одна из Нереид. Значит – он сын богини? А его приемная мать – легионер когорты «Нереида». Было что-то искусственное, намеренное в таком совпадении. Замысел, игра, маскировка.

Вер подошел к окну, выходящему на улицу и, скрестив руки на груди, принялся смотреть на освещенную фонарем мостовую и огромное дерево у входа, шатром берегущее возле себя чернильную тень. Гости скоро придут. Ждать осталось недолго.

XIII

Корнелий Икел вышел из принципария [124] и направился к карцеру. Лагерь преторианцев и ночью освещен как днем, но префект претория нес с собой фонарь. Гвардеец, дежуривший у дверей карцера, приветствовал префекта. Тот небрежно махнул рукой в ответ и велел охраннику отправляться в караульное помещение. Гвардеец удивился – сам же префект претория отдал приказ охранять пленника как священные щиты. Но приказ есть приказ, и гвардеец ушел, не задавая лишних вопросов. Префект отпер дверь в темную галерею с одинаковыми стальными дверьми. Всего камер было восемь. Но все они, кроме одной, в этот час пустовали. Икел открыл первую дверь и вошел. Человек лежал скрючившись на узкой железной кровати. Даже в камере с него не потрудились снять наручники. Обычно в изоляторе всегда прохладно, а зимой промозгло, но в эту ночь и здесь царила духота. Кожа арестованного блестела от пота, а пестрая туника репортера промокла насквозь на спине и груди.

– А, начальник! – непочтительно приветствовал арестованный префекта претория.

Пленник мотнул головой, в попытке отбросить со лба свесившуюся прядь, но волосы намертво прилипли к влажной коже.

– Ты плохо себя вел, Квинт, – Икел говорил тоном отца, который журит нерадивого сына.

– Чьи изображения ты держишь в ларарии, префект? Небось, Юпитера или Марса. А я поставил милашку Клоцину, покровительницу клоак и тайных комнат. Ты, префект, не понимаешь, как это важно – чистота отхожих мест.

Запах латрины [125] был нестерпим. Камеры изолятора не оборудованы смывными латринами специально – чтобы арестованные яснее чувствовали свое униженное положение. Можно издеваться над человеком и не нарушая закона. Икел уселся на единственный стул и несколько секунд изучающе смотрел на пленника. Тот тяжело дышал, пот катился по его лицу не только из-за жары – в поезде Квинт оказал отчаянное сопротивление фрументариям Икела, и бравые агенты сломали ему несколько ребер. Теперь каждый вздох причинял пленнику боль.

– Тебя послали разведать, чем занимается наш умненький Трион. А что сделал ты? – спросил наконец Корнелий Икел.