— Моя мать родом из Акарнании. Там тоже красивые девушки, — вдруг сказал, не поднимая головы, Клеон.

— Так ты оттуда, из… — Бримир не запомнил причудливого названия упомянутой приятелем страны, но понял, что это далеко, дальше, чем милая его сердцу Галлия.

— Нет, я родился и вырос в Риме. Моя мать родом из Акарнании. Разбойники захватили ее и продали сюда. Здесь родился я. Хозяин оказался добр и не стал меня продавать, а вырастил в своем доме. Я помогал ему, а, когда подрос, он продал меня булочнику. Я никогда не был в Акарнании, но мать рассказывала, что там красивые девушки. Она и сама была редкой красавицей.

— А где она сейчас?

— Наверно там же, у прошлого хозяина. Я давно не видел ее.

Клеон помолчал, а потом негромко промолвил:

— Вот если завтра мне повезет, и я стану свободным, то после войны накоплю денег, выкуплю мать, и мы вернемся на родину. — Клеон вздохнул, сейчас он был похож на громадного беззащитного ребенка, и у Бримира вдруг защемило сердце.

«Какой же он воин? — подумал галл. — Он силен и даже могуч, но не сила определяет воина. Нужны умение, злость, решимость, упорство. Разве у него есть все это? Разве…».

Бримир вдруг понял, что Клеон не переживет завтра. Такое ясное, отчетливое чувство, словно голос, донесшийся из незримой вышины. Не будет! — отчетливо вымолвил голос. Проглотив горький комок, Галл потупил взор.

Клеон, удивленный молчанием приятеля, посмотрел на него. Бримир заставил себя улыбнуться.

— Любая девка обрадуется такому парню! — Галл выпалил это и засмеялся, блестя ровными белыми зубами. — Мы вернемся! Непременно вернемся! — решительно прибавил Бримир, и в этот миг поймал на себе внимательный взгляд сидевшего неподалеку центуриона Ганурия. Тот неторопливо водил бруском по лезвию меча и слушал разговоры солдат. Когда Бримир посмотрел на центуриона, тот не отвел глаза, а напротив, подмигнул новобранцу. Обычно говорливый, сегодня вечером центурион был тих, словно чего-то ждал, что-то предчувствовал. Ждал…

Рано поутру Гракх вывел в поле свои легионы, неприятели также не стали уклоняться от битвы. Их было больше, Ганнон посчитал, что его воинство, пусть не выдающееся отвагой и опытом, сумеет совладать со вчерашними рабами. Полководцы вели битву без стратегических изысков или уловок. Ни засад, ни обходных маневров, ни неожиданных перемещений. Просто два строя — лоб в лоб. В центре пехота, по флангам всадники, и там, и там немногочисленные.

Сразу стало ясно, что конница ничего не решит, исход боя определяла пехота: не мастерством, а натиском и яростью. Римлянин против бруттийца, раб против луканца, бруттиец против раба, луканец против римлянина. Лоб в лоб, глаза в глаза, меч в меч, шит в щит. Пунийские офицеры воодушевляли солдат, напоминая о награде, римским центурионам не нужно было подгонять своих бойцов.