Весной 473-го года от основания Рима[81] потрепанное штормами войско Пирра высадилось на юге Италии. Разбив высланную навстречу римскую армию, Пирр пошел было на Рим, но штурмовать его не решился. Мощные стены и неисчислимые воинские ресурсы республики устрашили Пирра, как шесть десятилетий спустя они устрашат и Ганнибала.

Пирр уже добыл себе славу и хотел мира, но римский сенат отверг его предложения и объявил о наборе нового войска, во главе которого был поставлен Гай Фабриций.

Консул хорошо помнил свою первую встречу с Пирром — он тогда прибыл в лагерь эпиротов обсудить вопрос о пленных. Царь поразил его своей внешностью (естественно!), а также крайней самоуверенностью относительно собственных воинских талантов. Он предложил Фабрицию похлопотать перед сенаторами о заключении мира, посулив за услугу богатые подарки, и был несказанно удивлен, когда римлянин отказался принять золото.

Не сумев подкупить, Пирр решил запугать. На следующее утро от нарочно провел посла мимо самого грозного боевого слона.

Сердце Фабриция дрогнуло при виде огромного, с окованными бронзой бивнями животного, но он не подал виду и с улыбкой заметил:

— Твой элефант смутил меня не больше, чем вчера золото.

И Пирру понравился этот ответ. В угоду Фабрицию он даже приказал отпустить на празднование Сатурналиев[82] всех римских пленных, удовольствовавшись их честным словом вернуться обратно. Римляне вернулись. Пирр оценил это.

Спустя несколько месяцев Фабриций, уже будучи консулом, рассчитается благородством за благородство, проявленное Пирром, выдав ему царского врача, что предложил римлянам за большие деньги отравить эпирского полководца. Пирр казнил врача и отпустил пленных римлян на свободу. Сенат не захотел остаться в долгу: были освобождены все пленные тарентийцы.

Это была война благородных мужей, не ставшая, однако, из-за этого менее кровавой…

Консулы отпустили лазутчика, бросив ему награду — мешочек с серебром. Уже светало. Снаружи доносились звон оружия да редкие окрики стражи.

— Пора! — решил Фабриций, и землю сотрясла мерная поступь выходящих из лагеря манипул.

Враги к тому времени тоже оставили свой стан и выстраивались в боевой порядок, спеша занять удобную для сражения позицию.

Но то был день римлян. Эпироты проиграли сражение, еще не вступив в него. Линия римских когорт оттеснила противника с равнины в заболоченные приречные луга. Слоны и несшие закованных в броню всадников кони вязли в жидком месиве, лишая Пирра возможности использовать свою главную силу.

Сражались лишь пешие воины. Поначалу латинянам пришлось туго — нелегко совладать с ощетинившейся сариссами фалангой. Сотни гастатов и принцепсов пали в илистую грязь, окрасив ее в багровый цвет. Но частые перемещения сломали строй эпиротов. В образовавшиеся бреши ворвались отряды седовласых ветеранов-триариев, произведших страшное опустошение. Тарентийцы и самниты с трудом сдерживали натиск резервных когорт. Войску Пирра пришлось в полной мере испить кровавую чашу. Две с половиной тысячи отборных воинов пали в этой бессмысленной для эпиротов сече. Лишь тьма спасла эпирскую армию от полного разгрома. Консулы были довольны.