— Вы увлеклись, Фройнштаг.

— Когда речь заходит о Скорцени, я всегда безнадежно увлекаюсь.

— А ведь я ожидал услышать от вас имя совершенно иного человека, того, кто займет мое место в вашей постели.

— Оно вам ничего не скажет, адмирал, мало того, оно вам вообще ни к чему.

— А ревности.

— То, что будет происходить в моей постели после вас, доктор Брэд, недостойно ни ревности, ни осуждения. Так уж повелось, что половые отношения я привыкла четко разделять на три категории: секс в порыве любви, секс по супружеской обязанности, и сугубо физиологический секс, к которому понуждает наша с вами сексуальная природа.

«Знать бы, в какой категории выпало обитать мне! — подумалось адмиралу — Впрочем, что тут сомневаться? Всякий раз причисляй себя к физиологическому разряду — и никогда не ошибешься».

— Тот, кто придет вам на смену, мой храбрый адмирал, будет мужчиной на одну ночь, жертвой гнусной женской физиологии.

«Знала бы эта женщина, как мне хочется оказаться на месте любого из этих «физиологических мужчин»! — с тоской подумалось адмиралу. И уже сейчас тоска эта была откровенно… физиологической.

* * *

— Вы утверждали, Фройнштаг, что успели побывать в тех местах, где расположено мое ранчо.

— Почему только «утверждала»? Я была там. — Понравилось?

По-моему, вы уже спрашивали об этом, — беззаботно напомнила ему Фройнштаг. — Правда, называл ты это строение отшельника «виллой», насколько мне помнится. Что с твоей стороны было очень смело, — почти саркастически заметила она.

И адмирал почти с горечью сказал себе: «Господи, а ведь она расстается со мной без какого-либо сожаления! Словно ничего и не было. Разве что действительно ничего не было? — И тут же попытался пристыдить себя: — Что ты разнылся, как оплакивающий первую любовь студентик?!» А вслух произнес:

— Потому и спрашивал. Очень хотелось, чтобы ранчо понравилось вам.

— Ранчо как ранчо. Без особых притязаний, но и без какой-либо фантазии, даже ковбойской, — послышался ее приглушенный водной струей голос.

Лилия не видела, что в это время Брэд извлек из-за обложки записной книжки небольшую фотографию своего ранчо и с такой тоской ностальгически всматривался в него, словно прощался перед гибелью корабля. То, что происходило сейчас в отношениях с Фройнштаг, действительно напоминало гибель корабля, только в роли «Титаника» представал он сам.

— Но вы заметили, что ранчо стоит на косе, между океаном и озером?

— Над какой-то водной гладью, мало смахивающей на океан. Что она собой представляет, я так и не поняла.

— Как только вернусь, у ворот установлю якорь, а на мачте рядом с воротами повешу рынду.