Услышав это слово, Энгус, словно его ударили, резко отвернулся, но только на мгновение, и довольно спокойно переспросил: «О какой дочери ты говоришь?»
«Насколько мне известно, у тебя только одна».
«Могло быть и больше, — возразил Энгус. — В Вест-Индии вряд ли найдется хоть один рабовладелец, который не наплодил бы целую уйму темнокожих сосунков».
«Ты знаешь, кого я имею в виду».
«Тогда я не знаю, есть у меня дочь или только была. — Энгус швырнул камешек в медленно набегавшую волну. — Быть может, она умерла — представь, сколько ребенку приходится испытать, пока он не подрастет хотя бы чуть выше стола, — судороги — лихорадка — кровавая рвота — понос — кашель — чахотка — скоротечное то и внезапное се — до шести лет мало кто этого избежит — почему я должен думать, что у нее все обошлось?»
«Уверяю тебя, что она жива».
«А она, — Энгус по-прежнему избегал смотреть брату в глаза, — не калека? Я хотел узнать…»
«В ней не было ни малейшего изъяна — как говорят, она и сейчас само совершенство».
«Что ж, тогда, — начал Энгус и, запнувшись, повторил: — Что ж, тогда…» Он словно бы, не замечая собеседника, ответил на вопрос, возникший в самых глубинах его существа.
«Давай вновь сядем в седла, — предложил Али, — и по дороге я изложу тебе Условие, которое намерен поставить, и способ его выполнения, если ты согласишься».
«Поедем рядом», — отозвался Энгус, и вскоре они продолжили путь по берегу. Солнце опускалось, и розовели убеленные снегами вершины далеких Альп; следы подков тянулись цепочкой все дальше вдоль притихшего моря — и долго-долго длилась беседа Братьев, о многом и многом.