Смерть Машеньки, не пережившей очередной приступ головных болей, подкосила его. Татьяна даже отменила ежегодный праздник Основания, который праздновали пятого июля. Но всё постепенно проходит, силы вернулись, вернулась и кипучая энергия. Только глухая боль в груди никуда не ушла.

Маляренко оглядел всю свою большую семью. Маша подарила ему трёх чудесных дочерей. Старшая, Анна, уже вовсю собиралась замуж. За месяц до смерти мамы, с севера, на новеньком баркасе приплыл сам тамошний хозяин – Спиридонов и сосватал её за своего старшего. Парень у Сергея был умный, видный и симпатичный, да и Аня внешним видом и статью была вся в мать, так что молодые люди быстро нашли общий язык, а их отцы – ударили по рукам.

Таня родила, одного за другим, четверых сыновей-погодков. Старший, в свои почти пятнадцать уже на полголовы перерос мать. «Гренадёры!»

Маляренко с гордостью посмотрел на своих сыновей. Приёмные дети, которых он когда-то вывез с безлюдного побережья, уже давно порадовали Ивана внуками, а уж про «племянниц» и говорить было нечего. Количество внучатых племянников исчислялось десятками. Точное их число и кого как зовут, знала только Таня. Маляренко довольно ухмыльнулся. «Эк я расширился! Слышь, сучок! Если ты меня видишь – завидуй!»

В комнате стало тихо-тихо. Всё ждали, что скажет папа. Таня с любовью посмотрела на мужа и едва заметно кивнула. Ваня улыбнулся. «Ну, раз жена разрешила…»

– В море завтра поутру уйду. Надолго. Дети удивлённо переглянулись, а наследник недоумённо кашлянул.

– Па, а на чём? «Варяг» только что в Керчь ушёл, за маслом и оливками, а Кузнецовские ещё с севера не вернулись.

– На «Беде», сынок.

– А… – Ваня вскинулся, но заметил, как ласково улыбаясь и кивая, смотрит на отца мать и осёкся. Родители что-то решили, значит, так тому и быть. Мальчишка подошёл, крепко обнял отца, поцеловал мать и вышел из дому. На улице, за окном, уже давно раздавалось конское ржание и весёлая перекличка дружинников.

Уходил Иван очень рано. Только-только засерел рассвет. На каменном пирсе, уходящем в затон на полсотни метров, стояла одна Таня. На набережной начали выключать фонари, и всё вокруг снова погрузилось в сумрак. Лицо женщины белело нечётким пятном.

– Ты вернёшься? Дрожащие пальцы легко коснулись его груди.

– Не знаю.

– Я буду ждать тебя.

«Беда» почти миновала одетую в камень трёхсотметровую набережную, густо утыканную домами, магазинами и постоялыми дворами, когда за строящейся на отшибе громадой Училища показался Школьный Пустырь. Место это было известно тем, что именно там школяры гоняли на переменах мяч и устраивали мальчишеские разборки «стенка на стенку».