Был и третий разговор, о делах, совсем давно минувших. Борис, конечно, много знал о правлении своего деда, но не по собственным своим детским воспоминаниям, а по летописям да Царственной книге. Он им доверял, почти как я в его возрасте доверял даже больше собственных воспоминаний. Еще больше он доверял рассказам матери и Бориса Годунова, а уж что они ему рассказывали — то одному Господу ведомо, но догадаться нетрудно. Теперь же, оставшись один, он решился обратиться к единственному правдивому и непредвзятому свидетелю — ко мне. К тому же должен же он был видеть, что я к нему со всем доброжелательством отношусь и искренне о роде нашем забочусь. Поведал я ему все, как было. И о том, что будущий сын Ивана был провозглашен наследником еще до того, как о Борисе вспомнили, и о том, что за Димитрия многие стояли, и о бунте в пользу Димитрия, что после кончины Симеона был.

— Получается, что Димитрий законный наследник, а я вроде как похититель престола? — обескураженно спросил Борис.

— Невольный, невольный, — поспешил я его успокоить.

— А истинно ли царевич Димитрий во главе рати на меня вдет или это все же Расстрига? — проговорил Борис, обращаясь как бы к самому себе.

— Вот этого доподлинно не знаю и даже думать об этом боюсь, — ответил я искренне.

Чтобы окончательно во всем убедиться, царь Борис тайно послал в Путивль трех чудовских монахов, которые обретались в монастыре в бытность там двух возможных героев. Потом говорили, что задание им было убить Самозванца. Что за глупость! У нас монахи с кинжалами и со склянками с ядом не бегают, слава Богу, не во Франции какой-нибудь или Италии живем. Да и видел я этих монахов, удивительно, как старцы эти дойти-то до Путивля сумели, по их возрасту подвиг великий. Но дошли и грамотку прислали: «Видели Гришку окаянного. Возле царевича обретается. И царевич нам известен». Совсем из ума выжили! Самого главного для меня и не написали!

Но Борису и этого было достаточно, он после получения грамоты чудовских старцев совсем в тоску впал, ничего не делал, положившись во всем на волю Господа. Но при этом непременно желал волю эту знать и по прискорбному примеру деда своего, царя Симеона, ударился в астрологию. Призывал к себе и иностранцев-звездочетов, и наших волхвов, и юродивых, и все пытал их о судьбе своей и от единодушных ответов их все больше в тоску впадал, ибо все давали ему совсем немного времени, чуть различаясь в сроках. В то же время Борис совсем потерял интерес к мнению народа, его он уже знать не хотел. Челобитчиков, которые, толпясь у дворца, пытались по заведенному им же обычаю вручить ему свои жалобы, приказал разогнать палками, а Семена Годунова, явившегося с очередным докладом о полученных доносах, саморучно посохом отделал и повелел впредь ни о каких наветах ему не сообщать. Это можно понять, потому что в последние месяцы все доносы только об одном были, что-де говорят о пришествии истинного царевича, а то и пьют за его здоровье и его победу — охота такое слушать!