Как же здесь приятно пахло! Никто пока не принялся за уничтожение закусок. Все только на них смотрели, будто оказались на выставке. Еще минута-другая, и все забыли бы о Томчине, не стали его ждать, набросились на угощение, а когда владелец студии войдет в зал, то он увидит опустошенный стол, на котором валяются остатки побоища — уже обглоданные кости, будто на них налетела стая стервятников.

— Пожалуй, приступим, — сказал он, потом обвел взглядом зал, нашел Спасаломскую и Шешеля, — а вы, господа, сюда садитесь, — и он показал на пустые стулья по обе стороны от себя.

Пришлось отбывать повинность, говорить тосты и самим поднимать бокалы, когда тосты произносили другие. Когда на них перестали обращать внимание, Шешель и Спасаломская одновременно повернули головы в сторону Томчина. Тот в этот момент как раз поднимался, держа в руках очередную рюмку с водкой. Они посмотрели мимо него, встретились глазами.

«Идем?» — спросила Спасаломская.

«Конечно», — ответил Шешель.

Им с самого начала было здесь слишком скучно. Но какое-то количество тостов причиталось им. Они не могли покинуть банкет, прежде чем не выполнят эту миссию. Теперь процесс мог идти и без них. Они походили на кочегаров, забросавших в топку так много угля, что поезд сможет идти всю ночь. Вот только бы паровой котел выдержал давление и не взорвался.

Перед глазами у многих уже двоилось. Они не заметят, что актеры ушли. Томчин на них не обидится. Они так соскучились друг по другу, что ни минуты этого, уже истекающего, вечера не хотели тратить ни на кого другого, будто следующего уже не будет и завтра утром мир провалится в бездну.

16

16

Шешель уже достаточно потрудился, чтобы на будущий год в справочнике появилось и его имя, а больше, даже потрать он на работу в кино остатки жизни, что делать ему совсем не хотелось, там не прибавится ни строчки. Ну, может, дата кончины да маленькая статейка о похоронах, втиснутая в газете где-нибудь на последних страницах, затерявшаяся среди объявлений, рекламирующих таблетки от излишнего веса и чудодейственные снадобья от всех напастей.

От такой мысли захочешь спрятаться от всех. Зайдешь в ближайшую пивную, лучше, чтобы оказалась она грязной, забьешься в дальний угол, как в тину, куда не проникает свет. Закажешь несколько кружек пива, обставишь ими стол, как частоколом, спрячешься за ними и начнешь быстро опустошать, заливая свои печали.

Это не выход. Голова когда-нибудь просветлеет. Печали вернутся.

Голова его была легкой, будто, пока он спал, ее надули гелием, и теперь он рвется к небесам, тянет за собой остальное тело, но оно слишком тяжелое и максимум, что у него получается, — это удержать тело в вертикальном положении, иначе лежать бы ему пластом, но, если шейные позвонки не выдержат, треснут, а шейные мышцы порвутся, тогда голова обязательно полетит к небесам, а тело рухнет на дорогу. Но гелий может выйти из раны вместе с кровью. Тогда неподалеку от тела упадет и голова.