— Послезавтра после завершения уроков в школе заглянет. Завтра у нас по плану экскурсия в лодочный сарай – это на весь день. Потом с утра государь будет прокаливать известняк, а там и к мотористам нагрянем.

— Эк ты всё за меня распланировала, Джонатановна, — хмыкнул Пётр. — Ладно, веди, как наметила. Занятно тут у тебя.

* * *

Прибыл Строганов и на добрых два часа занял Петра разговором с глазу на глаз.

— К Софье его направил, — отчитался государь, едва мы проводили "дядю Гришу". — Недосуг мне вникать во все эти деньги и земли. Лизавета! А ты чего молчишь? Всегда ведь говорила, что мне должно во всём самому разобраться.

— И разберёшься, когда время наступит, — покладисто откликнулась Рисовальщица. — А пока пущай сестрица потрудится. Она у тебя горазда по хозяйству. Самое бабское это дело. А монархи нынче всё больше войнами занимаются. Чем успешней они на поле брани, тем больше уважения. Папенька твой премного мудр был, с младых ногтей приставив тя к изучению дела ратного.

Глава 44. Сумбурная

Глава 44. Сумбурная

Принимать царя оказалось не столько хлопотно, сколько тяжело психологически. Не хлопотно потому, что в быту он придерживался спартанских привычек. До какой-то меры, естественно. А тяжело из-за того, что он сам себя считал "Золушкой" – униженным и оскорблённым сиротой, шпыняемым сестрой Софьей, по праву сильного завладевшей его "хрустальной туфелькой" – скипетром и державой. Шесть лет материнских комментариев для сначала ребёнка, потом подростка и теперь уже юноши сделали Петра злой "Золушкой".

Доводы разума, которые неустанно приводила Лизавета, он слышал. Но гнев обиженного юнца пылал в его сердце. Быть "младшим" царём! И как только додумались до этого! При том, что "старший" царь вял и безразличен – хворый он.

Да и сама Софья Алексеевна тоже хороша – присвоила себе титул самодержицы, явно метя и далее править.

Юный государь не глуп. Уж я-то знаю, что человек он жестокий, что ненавидит и боится стрельцов, однако особо сильного пристрастия ко всему иноземному пока не проявляет. Это и понятно – не побывав на уютных улочках Амстердама, он лишь понаслышке представляет себе сколь иначе живут в Европе.

Не то, чтобы я был приверженцем всего европейского, но мощёные мостовые лучше раскисшей земли под ногами. Да и спокойствие, с которым держатся свободные люди, воспринимается приятней, чем раболепство холопов и крепостных.

С другой стороны, вымостить или заасфальтировать бесконечные дороги необъятной страны просто немыслимо, а изменить психологию миллионов людей… дело медленное, требующее смены не одного поколения. Делается это, в принципе, просто – за счёт просвещения. Однако, просвещать – адская работа. Я этого сполна вкусил. Люди с педагогическим даром на деревьях не растут. Тот же Дин стал для меня неожиданным и очень приятным открытием.