Тем временем поднялась на борт основная масса моих солдат. На галере довольно быстро стало тесновато, но русич дал дельный совет по поводу штабелей арабских мертвяков.

– Княже, вели вспороть животы басурманам и вложить по паре камней из трюма, а потом за борт их. От галеры не убудет.

Я отдал распоряжение Сэйфэ (он уже был на борту) и вернулся к «предку»:

– Из личного опыта?

– Вестимо, княже. На море оно как, человек человеку – волк.

– А скажи мне, Твердята, – я наконец-то решился задать мучающий меня вопрос, – легко ли тебе мою речь понимать?

– Не дюже… Ты баешь где-то как поляк, где-то как серб. Что-то по-нашему, по-новгородски. Слова из речи поганых татар часто пользуешь. Меня, например, русским каким-то, а не русичем кличешь. Но мне понятно – ухо у меня привычное, я много разных говоров слышал. Всё лучше, чем арапский.

Вот тебе и раз… Не у меня одного в голове автопереводчик.

– Ну что ж. Если решишь остаться на моей земле, попрошу научить меня правильной речи. А за то дам тебе учителей нашего языка.

– А что я на твоей земле делать буду, княже?

– Служить, что ещё? Мне моряки нужны, как воздух. Куда лучше тебя, православного, на службу брать, чем басурман. И тебе выгода. Мало того что высоко подняться сможешь, но и шансов когда-нибудь увидеть дом будет куда больше на мостике своего корабля, чем пешим переть через земли мамелюков, турок, греков и монгол.

– Эх, княже. Я до рабской скамьи кормщиком был. И прочие русичи на этой галере – с моего корабля. На одном рынке нас продали. Но правда твоя – пешему ещё хуже. – Твердята помолчал, принимая решение, и продолжил: – Бери нас на службу, княже. Моё слово твёрдое, и за воев своих я говорить могу. Не подведём.

– Отлично! Надеюсь, твои вои за время рабства оружие держать не разучились?

– Не разучились. – Русич ощерился и хищно сверкнул глазами.

Трупы утопили, рабов помыли, солдатам дали отдых. Некоторое беспокойство вызывал слон. Но Хитрый Глаз пребыванием в тёплой воде не тяготился, плавая около галеры и изредка хватаясь хоботом за борт, отчего галеру заметно покачивало. А потом ушастый шутник нащупал ногами отмель, на которой он мог встать и отдохнуть, выставив хобот, как перископ. После первого такого «погружения» моя индианка показала завидное знание амхарского языка и перебралась на галеру сохнуть, оставив колосса под присмотром менее прихотливых слонопоклонников. Парни – молодцы. Не умея плавать, они сцепив зубы сопровождали слона с одними лишь мехами вместо спасательных жилетов. Индианка же сразу припахала парочку солдат помочь ей выжать плащ. Догадалась реквизировать нечто более приличное, чем жуткого вида мешок. А я уж было надеялся, что она не выдержит надругательства и останется в лагере. Размечтался.