Вот на рекламном щите плакат – «Смерть предателям и шпионам!»? где стилизованный красный танк, очертаниями напоминающий Т-72, могучими гусеницами давит паукообразных предателей и изменников. С клыков и жвал бесполезно капает ядовитая антисоветская слюна. Вот поперёк улицы, от дома до дома, лениво колышется растяжка с извечным советским лозунгом – «Планы Коммунистической Партии – планы народа!». Если оглянуться, можно увидеть на фронтоне «Госпрома» огромный, на несколько этажей, портрет Сталина. Оглядываться Алексею не хотелось. Прямо перед ним на перекрёстке стоял, зябко отаптываясь валенками, патруль доблестных внутренних дел. Алексей хотел быстро проскочить мимо, сделав лицо «кирпичом», но бдительный взгляд старшего пресек его жалкую попытку.

– Документики, гражданин! – судя по выговору, старший прибыл в Харьков откуда-то с Вологодчины. Практически все сотрудники местных УВД старше лейтенанта были заменены на таких вот, командированных. Беспощадных к врагам и горевшим служебным рвением.

Алексей медленно, стараясь не тревожить классовое чутьё уполномоченного, достал из внутреннего кармана пуховика рабочую книжку. Протянул старшему патруля. Тот взял документ и перелистывая страницы пальцами в толстых кожаных перчатках, начал его изучать.

– С митинга иду, – пояснил своё нахождение в центре города Мишин. Стоять было холодно, ветер выдувал из него последние калории тепла.

Дородный детина в тулупе проигнорировал его объяснение, шевеля губами изучая написанное. Просмотрев ксиву так и этак, он вернул её Алексею.

– Идите, товарищ водитель, – разрешил дальнейшее движение сотрудник НКВД. Возвращая книжку обратно, Алексей украдкой взглянул на двух других патрульных. В таких же овчинных тулупах и так же перетянутых портупеей, правда, с одним исключением – кобура, болтающаяся на боку, у них была пуста. В отличие от старшего, вооружённого, кроме штатного «ТТ», ещё и висящем на плече стволом вниз «ППС»-ом.

«Местные, значит» думал Алексей, удаляясь от всё так торчащих на перекрёстке патрульных «не вошли ещё в доверие. Не выявили врагов и изменников».

После начала войны, как всегда внезапного и вероломного, только случившегося на месяц раньше, Москва не стала поддерживать видимость демократии и автономности Харькова. За одну ночь с семнадцатого на восемнадцатого мая с фактической независимостью области было покончено. Уже находящиеся на попаданской территории части НКВД и РККА получили приказ интернировать областное руководство, что и было с превеликим удовольствием и тщанием сделано. Задержанные начальники получили недвусмысленное предложение, от которого не смогли отказаться – передать всю полноту власти Харьковскому Совету, привезённому из Москвы, а самим без последствий удалится на службу в Отдельную Армию и там быть готовым с оружием в руках доказать свою верность советскому строю. Отдельной Армией с утра восемнадцатого мая стали называть Силы Самообороны Харькова, уже полностью и бесповоротно влившиеся в состав РККА. На спешно организованном в течение двух недель референдуме 95,7 % от принявших в участии в голосовании трудящихся классов (согласно советской конституции) высказалось за вступление в состав СССР на правах обычной области. Число поражённых в правах составило около полумиллиона. Для получения «волчьего билета» достаточно было состоять на государственной службе прежнего режима, заниматься бизнесом и прочей эксплуататорской деятельностью.