— О, хорошая драка, это я люблю.

Летчик приоткрыл глаза.

Толпа расступилась, пропуская вперед одинокого человека, тот казался близнецом Шетцинга — такая же поношенная шинель, худое лицо с запавшими глазами. Пришелец слегка косолапил и при каждом шаге кривил губы, словно движения причиняли ему боль. В правой руке он прокручивал nahkampfmesser,[127] на первый взгляд, небрежно. Неискушенному в рукопашных Рудольфу манеры и оружие нового действующего лица ничего не сказали, но весьма опытные в человекоубийственных делах охранники усатого все поняли правильно.

— Кто-то ветерана обижает или как? — осведомился косолапый с ножом. Опять-таки летчик услышал всего лишь весьма вежливый вопрос, а люди в котелках вычленили главное — хладнокровную и безжалостную готовность, которая не нуждается в разогреве и предварительных ритуалах. Дело принимало неожиданный оборот, вместо привычного забивания толпой слабого одиночки впереди забрезжила возможная схватка с настоящим волком, который не будет размениваться на синяки и царапины.

Они нерешительно оглянулись, ожидая команды от патрона. Усатый оказался не только красноречив, но и умен, он вовремя ощутил, как симпатии толпы качнулись, подобно маятнику, в другую сторону — к инвалиду и его одинокому защитнику. Оратор моргнул, и это легкое движение век стерло без остатка ненависть из его взора. «Котелки» как по волшебству испарились, а усатый простер вперед руки в жесте, исполненном благородства и радушия.

— Заблудшие души, — искренне и тепло провозгласил он. — Они обмануты и не ведают, чью волю исполняют! Но мы…

Дальше Шетцинг не слушал. Неожиданный спаситель помог ему подняться и проводил к ближайшему столбу, на который Рудольф смог опереться. При этом он держал наготове оружие и ничего не упускал из виду. Косолапый даже сходил за костылем и, ощутив под мышкой привычную угловатость упора, Шетцинг наконец почувствовал себя живым.

— Спасибо! — Летчик схватил свободную руку спасителя и порывисто сжал. — Спасибо!

— А, пустое, — махнул косолапый. — Вояки должны держаться друг друга. Особенно такие хромые, как мы.

Оба глянули на ноги друг друга и одновременно криво усмехнулись.

— Вот ведь мудила, — сказал косолапый, злобно глянув на усатого, который снова входил в раж. — Мало мы повоевали, неймется продолжить кое-кому. А ведь вроде сам ветеран. Да… Я Фридрих. Фридрих Хейман, из пехоты.

— Рудольф фо… Шетцинг. Рудольф Шетцинг. — Летчик спохватился на полуслове, вспомнив, что в нынешние времена лучше не упоминать аристократическое происхождение. Пехотинец кольнул его умным, проницательным взглядом, но никак не прокомментировал оговорку.