— А где они его взяли? И зачем туда тащат? — Молодой человек снова обратился к капитану.
— Взяли недалеко тут, около пещеры. Сдох и плавал кверху брюхом. Я сам не видел, но израненный весь, говорят, живого места на нем не оставили. Оттого и сдох. А тащат, чтоб на Куаутемока страху навести и на тех, кто еще сопротивляется. Показать: мол, вот мы что с вашим богом можем сделать, а уж с вами-то и подавно.
— И многие сопротивляются?
— Не знаю, — сладко, с хрустом потянулся капитан, — нам того не докладывали. Стрельба вроде слышится, а раненых и нет почти. Победа, считай.
Процессия на лестнице достигла верхней площадки. Заревели трубы и рога, застучал огромный барабан, еще совсем недавно приговаривавший испанцев к жертвенному ножу. Завыли жрецы, священники вознесли крестное знамение. Солдаты подняли тушу змея на вытянутых руках и швырнули вниз. Она долго катилась по склону, подпрыгивая на выступах, и наконец рухнула к подножию пирамиды. Конкистадоры внизу вылили на него несколько ведер горючей жидкости и поднесли факел. Крики наверху стали громче, один из жрецов что-то выхватил из рукава и хотел броситься на Кортеса, но солдаты перехватили его и отправили вслед за змеем. Ромка не стал смотреть, в каком виде тело достигло земли.
По лестнице деловито сбежал Кортес в сопровождении нескольких чиновников с ящичками для письма под мышками. За последние дни он оправился от ран. На его обычно худом лице даже появились округлости щек, стыдливо выглядывающие из-под многодневной щетины.
— О, дон Рамон, — тепло приветствовал он своего друга. — Как здорово, что вы пришли. Сейчас мне нужно отправляться на встречу с Куаутемоком, а все капитаны воюют где-то в городе. Составите мне компанию?
— Конечно, сеньор Эрнан, — ответил польщенный Ромка. — С радостью.
— Тогда ступайте к стрелкам, почиститесь, переоденетесь и через пятнадцать минут приходите к моей палатке. Вон она — слева, за кухней.
Ромка кивнул. Кортес метеором умчался приводить себя в порядок. Мирослав недовольно покачал головой.
— Чего опять не так-то? — Ромка правильно расценил его жест. — Кто б на его месте не радовался. Столько боев, столько лишений. Под смертью сколько раз хожено. И вот наконец замирение великое. Радоваться надо.
Невдалеке с грохотом рухнула башня дворца, когда-то принадлежащего Мотекусоме. С криками поднялись в воздух разноцветные пичуги из разрушенного птичника. Послышались грозный рев ягуара и несколько выстрелов. Солдаты добрались до комнат с храмовыми животными.
— Да я и радуюсь, уж мочи боле нет, — горько ответил Мирослав.