— Да у вас просто правых не было, вот почему, с обеих сторон воры и предатели, Кривда против Кривды, вот Народ ни одну из сторон и не поддержал, некого поддерживать просто было. С точки зрения масс вся эта возня в Москве была чем-то вроде борьбы двух мокриц в стеклянной банке. С одной стороны неслось:
Упала шляпа, упала на пол.А с другой стороны, от их врагов, что-то вроде:
Жениха хотела, вот и залетела, ла-ла!Ну. Какие знамёна, такие и бойцы. А вот если бы в 91-м кто-то громко, на всю страну, заорал:
Врагам на Русь не хаживать, Полков на Русь не важивать! Путей на Русь не видывать, Полей Руси не таптывать. Вставайте, люди русские, На славный бой, на смертный бой. Вставайте, люди вольные, За нашу землю честную!Да, вот так, громко. И что бы было с ними, с предателями? Да эту всю поносную ельцинско-горбачёвскую гнусь мигом как ветром сдуло бы. Только вот не встал никто, не сказал. И Народ промолчал. Одна мокрица задавила другую мокрицу — вот горе-то! Правда, потом оказалось, что победившая мокрица была куда как хуже и гаже проигравшей, но так ведь это всё уже сильно потом выяснилось.
— И что нам делать теперь, теоретик ты наш революционный?
— Теперь, Леночка, ты поднимешь с креслица свою попу и понесёшь её в ванную. Серьёзно, Лен, или умойся и расчешись, через полчаса уже Минск. Нас ведь сам товарищ Пономаренко встретить обещал, не забыла?
Ленка молча встала и ушла (похоже, обиделась).
А границу мы глубокой ночью пересекли. Там же, в Бресте, нам колёсные пары меняли на вагоне, но Ленка и Светка всё это, кажется, бессовестно проспали в своём купе. Во всяком случае, в зал они не выходили, как я.
Да, в зал. Мы прямо как баре едем, я раньше даже и не знал, что такие вагоны вообще существуют. Нас с Ленкой и Светкой в личном салон-вагоне рейхсфюрера везут и у меня с ними два купе та троих, во как!