– Ну, он меня достал, пионер долбанный! – капитан одел фуражку и выполз из-за стола. – Давай наручники! – крикнул он приматоподобному.

– На пацана? – с сомнением переспросил тот.

– Мальчики, вы что, не надо! – поднесла к лицу ладони Вера Александровна.

– А-а-а-а-а! – заорала Горячева.

Олег сделал шаг назад.

– Марин, я все понял! – закричал он. – Это никакой не второй шанс! Это буддийское проклятие очередного рождения, только вот произошло оно таким образом. Ничего не изменится. Игоря все равно убьют, дед получит инфаркт, родители погибнут в автокатастрофе. Но ты – борись! Даже по советским законам в восемнадцать лет можно идти куда глаза глядят. Бросай ты бабулю такую к бесу.

– Ну-у-у! – орал капитан.

Сержант держал наручники. Белый Лоб предупредил:

– Дотронешься – сломаю руку.

– Гы-гы, – не поверил тот и начал их поднимать.

Олег крепко сжал большим и средним пальцем правой руки его запястье, легко дернул на себя и сильно надавил вниз. Слабый щелчок резко контрастировал со страшным ором. Ради тишины Белолобов ударил страдальца ногой в подбородок, и тот отключился. Кинувшегося на выручку второго сержанта Олег бил обеими руками по шее – так было в этом положении удобнее всего. Отключился и следующий.

Осипов с безумными глазами – все, поплыл – безуспешно шарил рукой по поясу, и ничего не находил.

– Что, пуздрон? – рассмеялся путешественник. – Табельное оружие на захват детей не выдают пока?

И – на! – в пузо! Хватит жрать! Еще раз! На! На!

Кусок теста растекся по полу.

Анатолий, сжав кулаки, сжав зубы, сжав губы, свирепо наблюдал за побоищем.

– Лет через десять пройдет акционирование порта, – сказал ему Белый Лоб, беря со стола фунты и засовывая их себе в карман. – Название будет носить такое: приватизация. Лезь в нее и ногами, и руками, набирай как можно больше акций. И не продавай ни в коем случае. В наследство отпиши их Марине. Через тридцать лет стоить будут – миллиарды. Вот и твой подарок дочери. И еще: в начале 90-х появится у вас в мэрии некий Владимир Путин, ты с ним закорешись. Приятно-неприятно, а если рядом станешь тереться, то позже польза тебе от него выйдет. А с чулочками заканчивай – посадят.

– Я не занимаюсь чулочками! – опять-таки сквозь зубы прорычал отец.

– Ну, усушкой-утруской, топливом-мазутом – какая разница?

Олег подошел к плачущей Марине, обнял ее, прошептал на ухо: