"Как всадник, я хороший всадник. Как лучник, я хороший лучник, и пеший и верхом".

Придворным была известна любовь Кодомана ко всему эллинскому. Он даже стал носить на поясе прямой меч-ксифос, отказавшись от акинака. Придворные шептались по углам, а маги и вовсе открыто объявили, что это дурное предзнаменование, сулящее гибель державе парсов. Дарайавауш, если и знал об этих разговорах – не обращал на них внимания. Он окружил себя эллинами, бежавшими от Филиппа и Александра, и все чаще прислушивался к их словам.

Шахиншах прекрасно говорил на ионийском диалекте, много читал, изучая сочинения эллинских историков, особенно Ксенофонта, который более других был осведомлен о военном устройстве державы парсов, изучив его изнутри во время знаменитого "похода десяти тысяч". Шах стал горячим поклонником западного военного искусства и считал своих наемников более боеспособной силой, чем даже "бессмертных", не говоря уж о простых щитоносцах-спарабара. Будь такая возможность, он бы всю армию сформировал из эллинов, которым достало бы беспринципности, чтобы с легким сердцем воевать против своих же соплеменников. Однако хитрые эллины еще со времен Междоусобицы, когда в борьбе за трон Парсы схватились братья Куруш и Арсак, задрали свою цену до небес. И совершенно справедливо – те десять тысяч наемников, которых Ксенофонт вывел из сердца Азии после неудачной для них битвы при Кунаксе, всем в Парсе доказали, что запрашиваемых денег они стоят. Наемники очень дорого обходились далеко не бездонной казне.

Выход нашел еще Ох, а Дарайавауш активно развивал его идею: шахи занялись созданием войска из парсов, вооруженных эллинским оружием и обученных сражаться в строю фаланги. Во главе этих отрядов, получивших название "кардаков", стояли эллины, которые втихаря над ними посмеивались: вид у оштаненных варваров в льняных панцирях, вооруженных гоплитскими копьями и щитами, был донельзя странным.

Дарайавауш возлагал на кардаков большие надежды, но вынужденно признавал, что их численность и боеспособность пока оставляют желать лучшего, поэтому немало времени проводил в бесконечных инспекциях. Командирами кардаков шахиншах поставил эллинов-наемников и совещался с ними чаще, чем с военачальниками из числа парсов.

Это приводило к обидам. Парсы ревниво смотрели в сторону Аристомеда-фессалийца, командира кардаков, предполагая в нем очередного Мемнона. Особенно возмущался (конечно, не в лицо шаху) Реомифр. Набарзан был убежден, что Реомифр ненавидит Мемнона в первую очередь за то, что тот оказался прав в своей оценке сил Александра. Особенно битый полководец бесился от осознания того, что нахлестывая коня, с сердцем, стучащим в пятках, он удирал от мертвого врага.