— Вы фильм снимаете? — спросил я.

— Ну снимаем, а что?

— А то, что четверть всех зрителей это дети и подростки! А в вашем фильме ни тех, ни других нет! Дискриминация по возрасту! А в Советском Союзе никакой дискриминации быть не должно!

— И чего же вы хотите?

— Спеть, конечно! — говорит мои слова Люся. — А если нет операторов, давайте мы хоть вам споем, зря, что ли, на ночь глядя сюда забрались?

— Здорово спели, — сказал Леонов после нашего исполнения. — И песня хорошая. Будет жаль, если вырежут.

— Все прекрасно получилось! — сказал довольный Сааков. — Так и будем снимать. Только одно замечание вам, Люся. Не нужно так прижиматься к своему другу. Из-за одного этого могут убрать номер. Все, я пошел за съемочной группой.

Когда после съемок нас привезли домой, я пообедал и пошел в свою комнату работать. Я уже несколько дней, отставив написание книги, попеременно делал записи в две обычные ученические тетради. Обе я хотел отдать Брежневу. Одна из них касалась его лично. В ней были два раздела: медицинский и кадровый. В первом я расписал все, что знал о его болезнях и дурных пристрастиях, которыми он себя гробил. На первом месте было снотворное, к которому его пристрастили некоторые доброхоты. «Вам нужно отдыхать днем, Леонид Ильич! Не получается заснуть? Есть средства!» Чазова от него вообще нужно гнать. Мало быть хорошим кардиологом, нужно еще уметь настоять на своем. Видеть, что твой пациент, у которого масса проблем с сердечно-сосудистой системой, постоянно лопает снотворное, да еще запивает водкой по рекомендации некоторых идиотов, и не прекратить это безобразие… Его друзья и родные пытались бороться вплоть до того, что заказывали «пустышки» или подсовывали валерьянку, а толпа медиков во главе с Чазовым, вертевшаяся возле генсека, не сделала ничего. Он и мямлил часто из-за снотворных. Во второй части я, как мог, охарактеризовал все его окружение. О его помощниках, референтах и консультантах я знал мало. В воспоминаниях кое-кого из членов ЦК мелькали фамилии Иноземцева, Бовина, Черняева, Шахназарова и Загладина, которые отличались подхалимажем и немало способствовали тому, что к концу жизни Леонид Ильич уверился в собственной непогрешимости и исключительности. Его помощника Голикова, который писал за Леонида Ильича книги, нужно было гнать поганой метлой. Я в подробностях расписал отстранение Подгорного для освобождения его поста для самого Генсека, историю наград Звездами Героя, а так же опалу других людей из состава ЦК, дав всем этим случаям оценки, которые в свое время вычитал из разных источников. Захочет – сделает выводы. Многое я ему уже рассказывал, но не все и не с такими подробностями.