— Привели — я пришел!

Понимая, что этот разговор ни к чему хорошему не приведет, Владимир решил действовать. Со своими вещами, он сделал пару шагов и сел на место, которое не было занято. Даже не задав себе вопрос, а почему оно не занято. И невольно вздрогнул, услышав зловещий хохот.

Это был третий косяк — место было зашкварено, петушиный насест. Из всего многообразия уголовных каст, какие существовали в этом темном, душном и страшном мирке ему были доступны только две — чушкари и пидоры.

Хотя это как посмотреть. Двенадцатая хата была шерстяная, администрация заведения собрала здесь всех, кого люди, то есть уголовники — приговорили к смерти. Стукачи, отморозки, ссучившиеся, зашкварившиеся. Когда кого-то надо было опустить — его бросали сюда, как собакам на разрыв. Потому то его так и приняли здесь — в правильной, красной хате за такую прописку избили бы самих прописывающих: по правильным понятиям такой прием новичка считался беспределом и мог означать минус для всей хаты[165]. В нормальной хате никакие решения шерстяных относительно статуса первохода не имели значения, потому что беспредельщики определять судьбу других людей не могут. За исключением одного — если новичка в шерстяной хате изнасилуют, то масть пидора для него — будет уже навсегда.

— Ша, чухна навозная… — раздался ленивый голос из-за простыни — харе базлать не в тему. Э, первоход… вали сюда.

Владимир — пошел на голос, понимая, что сейчас решится его судьба…

Блатных было пятеро. Точнее четверо — один явно был шнырем, рулил за крокодилом — то есть накрывал на стол. Убогие, дебильно-злобные или наоборот — лучащиеся агрессивным сознанием собственного могущества лица, массивные бицепсы. В шерстяной хате рулила только сила и пробивались наверх — тоже только силой…

— Как звать? — просипел один из уголовников. Нас шее его был шрам — то ли от ножа, то ли от пули.

— Володя звать.

Блатные переглянулись, один глумливо захихикал. Потом — тот, кто сидел ближе всего — неуловимым движением пнул новенького по голени, прямо по кости.

— Ты чо!

— Через плечо. Будешь пальцы расширять — ночевать загоню под шконку… Встал!

Еще один пинок.

— Кликуха как?

— Нет…

— Чо — нет?

— Х… мордастый будет у него кликуха! — сказал тот самый, глумливый. А чо? Тюрьма роднуха дала кликуху. Все по чесноку.

— Глохни. С тобой, Децал, говно хорошо жрать — ты все время вперед забегаешь… Нет, значит, кликухи… А музыку[166] знаешь?

— Нет… не учился.

Глумящийся хихикнул, но смолк. Владимир буквально кожей ощущал как зло, подобно грязной, вонючей воде — готово сомкнуться над головой…