Они не называли имена друг друга — понимали, что после совершенного им придется уходить на дно, так глубоко, как только можно.

— Что сказал эль-хефе?

— Сказал бросить тебя с вышки. Я не шучу…

Хулио недоуменно уставился на него. Потом — его толстое, потное лицо исказила ярость.

— Сукин сын!

— Уймись, сказал!

Высокий понизил голос.

— Ты вообще въезжаешь, что ко всем чертям происходит? Как мы тут оказались?

— А чего?

Высокий тяжело вздохнул. Хулио умом не отличался.

— Ты вообще хоть соображаешь, сколько за все это положено? Вышак, нахрен! Если нас возьмут — тебя не отведут к адвокату. Ты читал, что творится у гринго? Они нахрен отменили все свои права и свободы. Если ты попался за теракт — тебя спрячут в какой-нибудь траханной стране, будут допрашивать и пытать. А потом — пристрелят нахрен!

— Да ты что, брат. Это наша земля. Ла раса, мать твою! Мы им покажем!

Высокий с трудом удержался от того, чтобы не вмазать толстяку по лицу. Но вместо этого — он продолжал говорить.

— Соображай, братишка. Какого хрена мы здесь оказались? Какого хрена мы здесь делаем? Чего нам не хватало, вообще, какого хрена мы сюда приперлись? Революция? Да все деловые на бану вертели эту революцию мать ее так. Какого хрена с нами бородатые? Какого хрена они начали стрелять по военным машинам?! Это из-за них мы здесь оказались!

Хулио смотрел теперь заинтересовано.

— Скажи, ты видел отсюда, как эти бородатые козлы по заводу ходили?

— Ну.

— Ты видел, как один граблями размахивал? Держу пари, что он работал на таком комбинате и замышляет что-то недоброе. Что-то, о чем мы не знаем. Скажи, ты хочешь тут сгореть заживо?

На лице Хулио отразился мучительный мыслительный процесс.

— Нет.