Очень скоро мурашки на коже девушки исчезли, а в движениях появилась откровенная эротика. И адресована эта самая эротика была не кому-нибудь, а ему персонально. «Пора кончать разврат», — решил он, когда почувствовал, что усилия Сухой Ветки не проходят для него даром.

Он дотянул тему до конца и умолк. Девушка остановилась. На лице ее читалось… Что? Разочарование? Сожаление, что остановили? В общем, что-то такое…

— Спасибо, Веточка! У тебя здорово получается! Одевайся…

— М-да-а, — покачал головой Художник. — Что-то в этом есть, ты прав. Только мне не нарисовать: непривычно как-то — баба и вдруг…

— Но ты согласен, что и в женщине может быть красота?

— Оказывается, может. Надо над этим подумать…

Девушка облачилась в свой балахон и теперь смотрела на Семена широко распахнутыми глазами. В полутьме казалось, будто они что-то излучают.

— Что ты стоишь, Веточка? — спросил Семен. — Все уже, спасибо, занимайся своими делами.

— Я тебе мясо пожарю… Можно?

— Ну, пожарь… — растерялся Семен.

Сухая Ветка повернулась и вприпрыжку помчалась к выходу. Уже издалека донесся искаженный эхом ее голос, что-то вроде:

— Хи-хи, Семхон сказал, что я красивая! И Художник сказал! Хи-хи!

«Мда-а, — подумал Семен. — Пустячок, а как оттягивает! Не зря же у воинов-зулусов была когда-то традиция после битвы „омывать топор“. Народная мудрость, блин горелый!»

* * *

Из пещеры он вылез уже в сумерках. Лагерь, казалось, вновь жил обычной жизнью, только мужчин заметно поубавилось. Семен вспомнил почему. Общаться с кем-либо ему совершенно не хотелось, и он побрел на окраину, к своему шалашу. Но не дошел, так как увидел, что возле его жилища горит костер. «Та-ак, приплыли, — подумал Семен. — Похоже, мне там действительно жарят мясо». Он сменил курс и отправился искать начальство. Ему бы хотелось поговорить с кем-нибудь одним с глазу на глаз, но не получилось — законодательная власть в полном составе заседала у Костра Старейшин. Семен остановился за спинами Медведя и Горностая и стал смотреть на Кижуча в ожидании, когда тот обратит на него внимание. Подслушивать он не собирался, но волей-неволей кусок разговора услышал.

— …будет как у тебя!

— Нет, когда меня ранили, я пел победную песню и смеялся, а этот воет от боли.

— И рукой шевелить не может совсем.

— Ничего, выживет. Восточный Ветер силен и молод, а левая рука — не главная. Я-то сколько лет, считай, одной сражался!

Последняя реплика принадлежала Медведю. Левое плечо у него действительно было как-то скособочено и слегка выдавалось вперед.