— Президент Сената Конфедерации Штатов Америки сообщил мне, что сенатор Альберт Галлатин Браун из штата Миссисипи получил большинство голосов избирателей, поданных за пост вице-президента Конфедерации Штатов Америки, и теперь я имею честь пригласить сенатора Браун сюда ко мне, чтобы он возложил свою руку на Священное Писание и принял присягу.

Судья Халибертон протянул Библию Брауну.

— Поднимите правую руку, сэр.

Когда процедура присяги началась, Ли посмотрел на море лиц — все повернулись к трибуне. Большинство внимательно наблюдали, пытаясь услышать, как Браун приносит присягу. Возникший небольшой переполох в сотне ярдов от отеля, или, возможно, чуть дальше, привлек его внимание — несколько мужчин пытались протиснуться поближе к трибуне через тесную толпу. Ли удивился, зачем им это; большинство из них были достаточно высокими, чтобы видеть над головами стоящих впереди. Судья Халибертон провозгласил: — А теперь я имею честь пригласить генерала Ли сюда ко мне, чтобы он возложил свою руку на Священное Писание и принял присягу.

Подойдя к судье, Ли снял шляпу. Порыв ветра раскрыл его пальто. Он попытался удержать его полы на месте, придерживая их скрещенными руками, и понадеялся, что холодный ветер не вызовет в дальнейшем простуды.

— Наверное, шляпу лучше положить на время вниз, — тихо сказал Халибертон. Ли подчинился, поставив ногу на край полей шляпа, чтобы та не улетела от него. Его левая рука легла на Библию. Громким голосом судья сказал: — Поднимите правую руку.

Ли снова подчинился. Затем, фраза за фразой, он произнес президентскую присягу: — Я, Роберт Эдвард Ли, торжественно клянусь, что буду добросовестно исполнять обязанности президента Конфедерации Штатов и в меру своих возможностей охранять и защищать Конституцию. — Уже от себя он добавил: — Да поможет мне Бог.

Пухлые щеки судьи Халибертона еще более вздулись, когда он улыбнулся и протянул руку.

— Позвольте мне быть первым, кто выразит вам свои наилучшие пожелания, президент Ли.

— Благодарю вас, сэр.

Ли надел шляпу. Как будто это был сигнал, оркестр снова заиграл „Дикси“. Раздались приветственные выкрики, в толпе захлопали. Ли использовал эту пару минут, чтобы еще раз внутренне пройтись по своей инаугурационной речи. Он надеялся, что она не вылетит у него из головы, когда он начнет говорить. Последние несколько дней он напряженно заучивал ее, но опыта политического ораторства у него не хватало.

Музыка прекратилась. Толпа постепенно успокаивалась. Когда Ли решил, что теперь его уже будет слышно, он глубоко вздохнул и начал, слегка завидуя, что не обладает зычным тоном судьи Халибертона: