Именно последняя фраза и спасла Степана от того, чтобы впасть в панику самому. Причем не от вида четверки «Мессершмиттов» выше над собой! Видал он такое, и во много худших соотношениях, и не струсил ни разу. А именно от того, что пришла душевная болезнь; от страха перед тем, что в нем поселился другой, чей-то иной разум.

Возникшее поначалу любопытство и накатывавший потом какими-то неравномерными волнами страх были обезличенными – просто фон к тому, что он испытывал сам. А вот про «позвонить» он разобрал слова, уже совершенно членораздельные. И тоже чужие, не свои. Причем такие бредовые, что это его даже как-то отрезвило, позволив воспринимать вопли ужаса и бессловесные требования проще. Отделить их от себя, от своего разума. Хорош бы он был, если бы сбежал из неначавшегося боя, и рассказывал после на земле, что так поступить его убедил бессвязный ужас в голове – чужой, бубнящий, неразборчиво умоляющий голос. Даже не особисту объяснять такое было бы страшнее всего и даже, между прочим, не полковому военврачу! А своим же ребятам – от ведомого до механика и оружейников. И он знал прекрасно, что бы они подумали. Что, трудно было свихнуться на войне? Да проще пареной репы! Только первое, что придет ребятам в голову, – это то, что лейтенант Приходько струсил, и лишь потом все прочее. Так что сперва свихнувшийся кусок его мозга должен подрасти, а то слаб пока. Ишь ты, «отцу позвонить». Куда? На полевую почту?

Отец Степана воевал где-то севернее, то ли на Волховском, то ли на Карельском. Точно он не знал, только угадывал что-то из пропущенных искушенной цензурой намеков в редких письмах. Отец строил ДОТы и ДЗОТы, рассчитывал объемы земляных и бетонных работ, превращаемых руками тысяч людей в рубежи обороны. Что такое «позвонить отцу», он знал, кстати говоря, отлично. В этом был свой особый шик: после работы набрать номер отцовского отдела из уличного автомата и громко, чтобы все слышали, попросить к трубке «инженера Приходько», сказав, что «старший сын звонит». Раньше, до войны. А сейчас…

Это было просто смешно, что, в общем-то, и помогло. В том числе и выжить, потому что бросившего строй одиночку или даже пару с ковыляющим далеко позади зеленым ведомым «мессера» съели бы точно. Разве что приняли бы происходящее за ловушку: мол, ага, пара демонстративно уходит из прикрытия, изображая технические неполадки или что-то в этом роде. А десять ждут… Но лучше уж так, как случилось. Пусть это и отняло столько сил, которые нужны для боевой работы. Зато четко разъяснено и себе, и тому, другому: в кабине одномоторного истребителя помещается только один человек. Двое – это много, а в отношении того, кто из них главный, сомнений у лейтенанта не имелось.