Да, Париж следовало брать немедленно, пока Бэдфорд в Нормандии, а герцог Бургундский не успел окончательно укрепить город. Уж и так доходили слухи, что в конце июля туда прибыл большой отряд стрелков кардинала Вандомского32, значительно превышающий по численности пикардийцев самого Филиппа. Хотя, по другим слухам братские отношения между кардиналом и Бэдфордом давно оставляют желать лучшего, и кардинал своих людей ещё может отозвать на войну с гуситами, что он, возможно и сделает, когда узнает, что Дева повела свои войска на штурм… Да и само войско следовало встряхнуть – тут Алансон тоже прав! А главное, он с ней! И по-прежнему ей верит, несмотря на позор под Монтепилуа…

– Так, что ты ответишь, Жанна?

Ох, как убедительны эти глаза! Как уверен бархатный голос! Разве может он призывать к предательству? Нет. Её Алансон принёс ей спасение… Ей и Франции. И ради него… ради Клод, которой после победы никто уже не посмеет навредить, она сейчас даст тот ответ, которого от неё и ждут.

Жанна вскинула голову.

– Что отвечу? Только одно – кто любит меня, за мной! Вернее, теперь уже за нами, мой прекрасный герцог.

* * *

В ночь на 23 августа Шарлю почти не спалось. Что-то дёргало в правом виске, и тупо ныл затылок. Но к утру боли затихли, уступая место сну, в который уставший и раздражённый король готов был погрузиться с полным удовольствием.

Как вдруг, откуда ни возьмись, эти непонятные беготня и крики под самыми окнами, так неприятно, и так грубо, словно пощечина, выдернувшие его из блаженного забытья.

Разлепив веки, Шарль кликнул своего мажордома и велел узнать, в чём дело. Но, когда мажордом вернулся и сообщил о том, что узнал, сон слетел с короля так же стремительно, как и сброшенное одеяло.

В одном халате, накинутом на ночную сорочку, Шарль перебежал по крытой галерее в башню, из окна которой хорошо была видна почти половина его армии, движущаяся в сторону Парижа под развёрнутыми знамёнами, с бомбардами и целым обозом телег. Посерев, и без того белым от бешенства лицом, глазами яростно-безумными король рассмотрел все знамена над отрядом, и грязное ругательство полетело в спины уезжающим. А ещё через мгновение придворные, которые дежурили возле его покоев и прибежали следом на башню, увидели, как помазанник Божий колотит в стену сжатым кулаком, оставляя на ней кровавые следы.

– Мерзавцы, твари! Твари! Я никому не позволю… Никому!!!

Внезапно приступ ярости оборвался. Шарль затих, обмяк и медленно сполз по стене на пол, где и остался сидеть, обхватив голову руками. Придворные испуганно переглядывались. Никто не знал, что делать, пока на галерее не показался господин де Ла Тремуй. Одной рукой он на ходу застёгивал ворот своего камзола, а на другой, отведённой чуть назад, слуга, семенивший следом, завязывал тесёмки рукава.