Тут Де Ре знал чем помочь.

В свою очередь, он регулярно сообщал мадам Иоланде обо всём, что происходило с Клод, и в ответ получал от неё письма, в которых без конца повторялось одно и то же: лечить, беречь, ничем не волновать и ни в коем случае не пускать к Жанне пока герцогиня не скажет, что это можно сделать. А после того, как де Ре написал о сетованиях лекаря, с очередным письмом прибыл ещё и заветный ларец со снадобьями и целая бадья крупного шиповника.

Очнулась девушка дня за два до того, как господин де Бюель сообщил о своих притязаниях на Сабль. Точнее, она просто проснулась утром, как просыпается обычный человек, несколько минут наблюдала за дремлющим в уголке лекарем, а когда он зашевелился и стал вертеться, давя блох и почёсываясь, слабым голосом попросила пить.

Тем же днём к ней пришёл и де Ре.

– Я поправлюсь быстро, сударь, – сказала ему Клод. – Не откладывайте из-за меня отъезд.

– Какой отъезд? – удивился барон.

– А разве вы никуда не собираетесь?

Он не собирался. Но разговор этот живо припомнился спустя два дня, когда прочитав письмо от поверенного господина де Бюеля, де Ре велел оруженосцу немедленно собирать отряд и мчаться в Сабль организовывать оборону.

– Откуда ты знала? – спросил он у Клод чуть позже. – Тебе были какие-то видения?

– Не помню, – пожала плечами девушка. – В болезни и сне своя жизнь.

Вопреки опасениям, которые вызывал переезд в Сабль, физические силы Клод только укрепились. Но угнетённость духа, замеченная де Ре ещё в Сен-Дени, никак не проходила.

Девушка уже не смотрела на мир и людей, как прежде, с открытым интересом, пониманием и расположенностью. Как-то незаметно появилась у неё манера глядеть исподлобья. Без испуга и злобы, но со странным отчуждением, как бывает, когда, увидев что-то страшное, боишься посмотреть снова, чтобы опять это не увидеть, но при этом знаешь, что повсюду теперь, куда бы ни глянул, увидишь именно то, чего боишься.

Выполнять обязанности пажа в замке Сабль её никто не заставлял, одако, не желая проводить дни в безделье, Клод сама занималась и чисткой лошадей, и досмотром оружия и доспехов, и прислуживанием у стола. Де Ре попытался как-то объяснить, что ей лучше не появляться на чужих глазах слишком часто, но в ответ услышал:

– Примелькавшись, я стану более невидимой, чем припрятанная в каких-нибудь покоях.

Несколько дней она с интересом наблюдала за тем, как поднимали на внешнюю стену весьма приличную кулеврину, которую де Ре притащил с собой, потом пыталась помогать её устанавливать – подносила верёвки для крепежей и воду, когда работники об этом просили. Однако скоро болезненная усталость взяла своё. С очередным ведром в руках девушка подскользнулась, упала, расплескав всю воду, и была отослана прочь.