– Я умею записывать, – уклончиво ответила Клод.

Теперь она была даже рада, что помощь её никому не требуется. Старик-причетник, пошуршав губами, вынес ей целую амбарную книгу и перо с чернилами. А благодарственные изъявления оборвал сразу:

– Сам бы ни за что этакое добро на пустой перевод не отдал. Но господин барон велел ни в чём тебе не отказывать.

Тем не менее, Клод благодарила и благодарила всё время, пока усаживалась поближе ко входу, где было больше света, и раскладывала свои богатства рядом на скамье.

На третий день её занятий причетник всё же не выдержал.

– Что ты там пишешь? – спросил он, старательно скрывая интерес в голосе, после того, как раз пять прошёл мимо туда-сюда безо всякой видимой надобности.

Клод с готовностью повернула к нему книгу. Старик присел, упираясь руками в колени, и прищурился на значки и рисунки.

– Ничего не понять, – признался спустя пару долгих минут. – Это что за язык?

– Мой собственный, – пояснила Клод.

Почти забытое детское увлечение, если и не избавило окончательно от надлома в душе, всё же вернуло какой-то азарт. Или интерес… Во всяком случае, в глазах Клод появился блеск, так давно покинувший их ради боли, что пришла и поселилась во взоре девушки после всего пережитого. Теперь она охотно – как не сделала бы раньше – рассказала старику о том, почему пишет не как все, и о том, что вызывает в ней желание так писать.

– А это что такое? – ткнул он пальцем в рисунок большого, ни на что не похожего цветка.

– Не знаю, – пожала плечами Клод. – Привиделось… Я иногда вижу, словно не глазами… Не умею объяснить, но это как видение сквозь облака… не ясно… – Она поморщилась с досадой. – Нет! Словами не умею. Жаль, что не могу показать…

– Скажи лучше, о чём пишешь, – всё ещё ворчливо, но без прежнего отчуждения, спросил старик. – Интересно мне, о чём девчонка, вроде тебя, вообще может писать? Жизни-то и не видала, а чернил уже вон сколько извела! Я тут наблюдал, думал чушь какую греховную… А в глаза раз заглянул – нет, думаю, не похоже… Так о чём?

– О жизни, – пожала плечами Клод. – Её видеть-то особенно не надо, достаточно пожить…

– Во как… А лет тебе сколько?

Клод засмеялась.

– Надо же, я об этом и писала! Вот, только что… То кажется, будто сто лет уже живёшь, а на другой день чувствуешь так, будто и не жил совсем, а впереди уже ничего… Может, время тоже есть, как все мы? Как небо, к примеру. Вон оно – висит, а не дотронешься. Так же и время вокруг нас – то хмурое, со слезами, потому что жаль того, что прошло и не вернётся больше, и тогда оно медлительное, вязкое, как грязь под ногами – идти мешает, и стоишь, стоишь на месте, плачешь… А то вдруг станет солнечное, радостное! И тогда уже летит стремительно вперёд и вперёд, не угонишься!.. Встанешь, замрёшь, а оно ветром мимо. И всё! Нет счастья. Мелькнуло только, не дотронешься…