«У дьявола много личин, – размышлял преподобный, – однако, нет такой, чтобы изобразить смирение Божьего агнца перед ликом Его» Он был уверен, что распознает ложь с первого же взгляда. И, для пущей верности взял с собой нательную раку с крошечным кусочком обгорелой кости святого Лаврентия, как исцелителя от слепоты. «Имеющий глаза, да увидит!», – шептал себе Ла Фонтен.

Когда он уже подходил к дверям, ведущим во внутренности башни, заметил немного в стороне группу бургундцев, которые, видимо, недавно приехали и теперь неторопливо спешивались с лошадей. Двое как раз стаскивали на землю какого-то парнишку со связанными руками, и преподобный замедлил шаг, наблюдая. В конце концов, посмотреть, что представляют из себя нормандские бунтовщики, тоже было интересно.

Голову парнишки скрывал капюшон, но, поскольку двигаться со связанными руками было не совсем ловко, в какой-то момент этот капюшон с головы свалился, и Ла Фонтен увидел совсем юное лицо, больше подходящее девушке. Он с откровенным сочувствием наблюдал за мальчиком готовый вмешаться, если бургундцам придёт в голову грубо его пнуть или ещё как-нибудь обидеть. Но вмешательства не понадобилось. Юношу повели внутрь спокойно, даже с некоторой заботой, как будто он не бунтовщик, (других сюда связанными не привозили), а провинившийся сынок какого-нибудь местного дворянчика. Но тогда было странно, почему его привезли сюда?

Ла Фонтен поспешил следом и у солдата, задержавшегося с лошадьми, спросил:

– А что это за мальчик?

Солдат, что-то лениво жующий, медленно обернул к Ла Фонтену глаза, осмотрел его немного презрительно, потом сплюнул и с плевком обронил:

– Не велено.

– Что не велено? – не понял Ла Фонтен.

– Говорить нам ни с кем не велено.

Солдат ещё раз осмотрел преподобного и, загребая ногами дворовую пыль, пошёл за остальными.

В башне Ла Фонтену сказали, что увидеть Жанну он пока не сможет, потому что по распоряжению епископа Кошона, во избежание всяких непредвиденностей, к пленнице никого подпускать не велено.

– Вам следует дождаться начала процесса. Там ведьму всем и явят, – сказал унылого вида тюремщик, который, без конца почёсываясь, опечатывал какие-то бумаги.

Настаивать на своём было глупо, но, возвращаясь к выходу, расстроенный Ла Фонтен свернул не в ту галерею и сразу увидел тускло освещенную нишу за железной решёткой, где на тёмной, подгнившей соломе сидел, уже прикованный цепью к стене, недавний парнишка. Чуть дальше в глубине коридора рассматривал дырку на своих штанах один из бургундских солдат. Остальных видно не было, и, пользуясь относительной темнотой в галерее, Ла Фонтен подошёл к решётке поближе.